Мы правим ночью - Клэр Элиза Бартлетт

– Ну же, продолжай, – закатив глаза, сказала Пави, – она вполне этого заслуживает.

Катя подалась вперед.

– Как так вышло, что она первой из нас закадрила парня? – спросила она.

И сделала это довольно громко. Ревна увидела, как рука Линне смяла уголок страницы.

– Может, пока она притворялась одним из них, она узнала что-то важное о парнях, – сказала Пави.

– Да не кадрит она никого. Нет-нет, я ее совсем не защищаю. – пояснила Надя, когда Катя бросила на нее недоверчивый взгляд. – Но правила есть правила. И каждый, кому известны правила…

Она кивнула в сторону Линне.

– И мы же не знаем наверняка, почему он к ней подходил, – добавила Ревна.

Не надо было ей защищать Линне – та вступаться за нее в жизни не стала бы. Однако Ревна все еще помнила, как чувствует себя человек, когда у него шепчутся за спиной.

– Не смеши меня, мы все видели его на стрельбище, – вставила свое слово Оля, и уголки ее рта приподнялись в горькой улыбке. – «Будь милой, очаровательной и ласковой девушкой, Олюшка, мужчинам это нравится». Эх, не надо было мне слушать маму.

– А мне к моей, наоборот, стоило бы прислушаться, – вздохнула Катя, теребя манжету своей форменной куртки.

Она вышила на ней жар-птицу, обрамленную венком из плюща, и теперь та танцевала в свете фонарей.

Ревна пожала плечами. Она никогда ни по кому не сохла, по крайней мере так, как в ее понимании должна сохнуть влюбленная девушка. А парни, глядя на нее, в первую очередь видели ее ноги и только потом все остальное.

– Он один вокруг нее крутится, – сказала она, – что-то непохоже, чтобы остальные тоже падали перед ней штабелями.

Мимо них прошел блондин в форме скаровца. Тут же повисла гробовая тишина – словно кто-то выключил радио.

Ревна проглотила свое следующее предложение, стараясь даже не думать ни о чем предосудительном. Именно так «Скаров» и действовал на людей. Когда агенты проходили мимо, все замолкали.

Он им кивнул. Это был тот самый доброжелательный с виду парень, который улыбался всем, кого встречал. Но Ревну это никоим образом не успокоило. Ее пальцы мертвой хваткой сжали ложку. В какой-то момент ей показалось, что он намеревается устроиться рядом с ними, и это ее страшно испугало. Она не стала бы сидеть с ним за одним столом. Она ничего не могла сделать для папы, но это – могла.

Он прошел мимо их стола и направился прямо к Линне. Потом наклонился к ней и что-то сказал. И хотя все разговоры в столовой смолкли, его слова прозвучали слишком тихо, чтобы Ревна смогла их разобрать. Но что бы он ей ни сказал, Линне захлопнула книгу, схватила свой поднос, и они вместе пошли к выходу из столовой.

– Я так и знала, – произнесла Оля.

Скаровец остановился.

Оля застыла, широко открыв глаза. Ревна на миг почувствовала к ней жалость. Неужели она не знала, что скаровцы всегда все слышат?

– Что, простите, вы сказали? – спросил он, делая полшага в ее сторону.

Его слова были подобны ножу, вспоровшему толстый слой тишины. Никто даже не шевельнулся. Ревна едва могла дышать. Они самым непосредственным образом нарушили закон Союза. Ну почему, почему Оля не удержалась от своих едких замечаний?

Скаровец ждал, воплощая собой саму вежливость. Словно задал перед этим совершенно невинный вопрос.

– Ничего, – пропищала наконец Оля.

– Значит, мне показалось, – ответил он и слегка кивнул головой.

Линне тяжелой поступью вышла из столовой. Когда скаровец последовал за ней, за столом все облегченно вздохнули. В противоположном углу столовой кто-то отпустил шутку, и комната мгновенно наполнилась шумом.

Оля уронила на стол голову. Сомнительного вида навар выплеснулся через край ее миски.

– Я покойница, – простонала она, ероша пальцами волосы.

Вокруг захихикали.

– Не пыхти, – похлопала ее по плечу Магдалена, – я думаю, они не будут слишком усердно тебя пытать. Сохраняй хладнокровие, и тогда обойдешься лишь потерей каких-нибудь двух пальцев.

* * *

– У меня такое ощущение, что у тебя здесь завелись друзья, – сказал Таннов, когда они вышли из столовой.

– Заткнись, – ответила Линне, подняла голову и посмотрела на небо.

На деревянные мостки сыпал дождь со снегом – небесный командор Зима сделала первый марш-бросок в сторону фронта.

– Ты всегда так разговариваешь с офицерами Контрразведывательного отряда?

Ей было все равно. Может, потом она будет об этом жалеть, но сейчас Таннову не мешало бы определиться, что ему, собственно, от нее нужно. Все остальные уже определились – и брюнет, трижды за эту неделю подходивший к ней, каждый раз к ее великой досаде, и девушки, тут же сбивавшиеся в кучу, когда она проходила мимо, будто намереваясь от нее защищаться.

– Если ты явился меня допросить, то сведения, которыми я на данный момент располагаю, вряд ли имеют особую ценность. А если хочешь со мной дружить, то тебе стоило сказать об этом в более непринужденной манере.

– Почему все считают, что я по долгу службы обязан кого-то пытать? – спросил Таннов.

Он прикурил расидиновую сигарету, а другую предложил Линне. От дармового курева она никогда не отказывалась.

– Я хочу выпить. Чего-нибудь настоящего. Пойдем.

Бар авиабазы был складом для хранения припасов, пока какой-то предприимчивый солдат не раздобыл пару столиков и транзистор.

Когда они, шлепая по грязи, подошли к лачуге, Линне уловила знакомый душок, который всегда витает в небольших помещениях, набитых пьяными мужчинами, – букет из пота, блевотины и мочи, перебивавший резкую, неизбывную вонь серы, распространяемую инженерами и их экспериментами. Пропагандистские плакаты висели даже здесь, у входа в бар. На одном из них колонна солдат гордо заявляла: «ПОКА ВЫ ОТДЫХАЕТЕ, МЫ СЛУЖИМ». Другой изображал человека со сверкающей искрой в руках. «ОГОНЬ И СЛАВА ГЕРОЯМ ВОЙНЫ!»

Линне остановилась перед горделивым профилем крепкого парня Союза с сияющими голубыми глазами и белокурыми локонами, торчащими из-под шлема авиатора. Над его головой реяло красно-золотое чудовище с алой пастью, изрыгавшей огонь. «НАША СТИХИЯ – ВОЗДУХ».

Знакомая история. У мужчин еще даже аэропланов нет, зато уже есть восхваляющая их подвиги пропаганда. Линне вдруг подумала о том, а знает ли вообще народ о существовании полка Тамары Зимы.

– Хватит таращить глаза. Я замерз.

Таннов толкнул перед собой дверь, наклонил голову и вошел в бар.

Линне помедлила на пороге. Ей до смерти надоели все эти взгляды, словно она переступила какую-то страшную черту, хотя ничего такого не сделала. Но ей уже давно не приходилось наслаждаться компанией и очень хотелось глотнуть контрабандной выпивки.