Нам бы день продержаться… - Михаил Поляков

– Все в порядке? – игнорировал он меню Ибрагима, придирчиво с входа осматривая стены, пол, столы с перевернутыми стульями на них, разделочный стол, русскую печку, окна и даже посмотрел зачем-то на потолок. Ибрагим светился таджикской щедростью, среднеазиатской широтой и неподдельной радостью.

– Да, Валера, конечно! Полный порядок! Первое на плите горячее, компот из алычи и сушеного барбариса готов – остывает! А плов, вай, доходит! Да! Будешь пробовать? Вот чистая ложка! Фартук завязать? – Ибрагим был в майке, брюках, тапочках и в старом фартуке Бадьи, надетым на его шею.

– Какой? – удивился Валерка. Единственный фартук висел на таджике, и Будько это не нравилось и вызывало раздражение до тех пор, пока Ибрагим не сделал хлопок и развел руки вверх и в стороны вправо и влево от дверного проема из помещения столовой в помещение варочного, печеночного и прочего цеха.

– Ахалай-махалай, фрукты-мрукты, изюм-кишь– мышь, фартук новый нам явись! – Ибрагим сделал таинственное выражение на лице, отвлекающий пас левой рукой, а правой рукой незаметное снимающее движение, и перед Бадьей оказался новый клеенчатый, блестящий и шуршащий подвязками фартук, выданный старшиной на кухню утром. Настроение сразу улучшилось. Забирать свой фартук у Пирмухаммедова сразу расхотелось. Валерка автоматически начал искать глазами подменку на вешалке за дверью, но его подменка болталась на веревке вместе с одеждой уже многих пограничников между банькой и дизелькой. Пришлось надевать выданную старшиной защиту и закатывать рукава. Панама вернулась на свое место, в полиэтиленовый пакет из-под гороха на печке. Пирмухаммед помог затянуть завязки сзади и глянул вниз на Валеркины сапоги.

– Чистые! Заходи, начальник! Гостем у себя будешь, – и подобострастно подставил принесенный рабочим стул в торец разделочного стола, – кушшять будешь или пробовать? – Валерка углядел большой казан на дровяной печке, взял малую поварешку и двинулся к конфоркам. Пирмухаммедов услужливо обогнал повара и, как факир, положил тряпку на горячую ручку, поднял вверх и откинул в сторону вертикально большую крышку, накрывавшую казан. Концентрированный, горячий дух изысканного мясного блюда поразил повара, как бинарное оружие, вэ-газы и иприт с фосгеном одновременно, моментально и сразу целиком.

– Ух, ты! – не удержался Валерка, когда к обонятельным и вкусовым образам добавился и зрительный антураж. Плов переливался растопленным жирком, как живое сокровище, блистал прожаренными кусочками мяса, выглядывающими из рисового массива, манил оранжевой привлекательностью морковки и прозрачно-золотыми кусочками жареного лучка. То тут, то там на поверхности этого чуда выделялись вкрапления редких горошин, шариков черного перца и отдельные риски чего-то еще непонятного, но, несомненно, чудовищно вкусного и зовущего. Будько непроизвольно сглотнул под смех рабочего по кухне, который пронаблюдал похожее явление на дежурном, старшине, каптере, связисте и дневальном. Все забежали на кухню как бы случайно. Один проверить порядок, второй просто проверить рабочего, третий молоко от Машки принес, связист сделал вид, что не ел утром, каптер принес якобы соль, которой в столовой было полно. Плова попробовать никому не удалось – слишком рано примчались, зато аппетитное вожделение буквально околдовало заставу и прилегающие к ней ближние подступы. Легче всего было часовому на «вышке», когда он туда в двенадцать часов поднялся, он точно знал, что его порция в четыре дня будет самой обильной. Ему оставалось немного – вытерпеть это издевательство до четырех часов дня, когда его сменят. Сменившийся же часовой шел на заставу сверху, как крыса в море на звук волшебной свирели маленького гнома. Увернуться от невидимого аромата было невозможно, он притягивал так, что пришлось попить воды из крана на улице, чтоб заглушить зов терпящего изощрения жданок желудка. Валерка же на кухне понял, что его величие не в том, чтобы попробовать, а в том, чтобы удержаться от этого действия.

– Ладно, ставь тарелки, зови дежурного, посмотрим, как народ этот плов есть будет, – выдал свой вердикт Будько и, не попробовав второго блюда, двинул на улицу из кухни. Ибрагим счастливо улыбался, успех его плову был гарантирован на все двести процентов.

Дежурный по заставе уже собирался рявкнуть, для полного счастья и своего самоуважения, контрольную фразу-команду: «Застава! Строиться на обед!» – но тут оказалось, что личный состав уже давно стоит перед крыльцом у входа на бетонной дорожке и смотрит на дежурного весьма голодными взглядами, полными нетерпения с чистых и вымытых в бане лиц. Несмотря на то, что подменка на народе, стоящем в строю, была весьма разнообразной, но в целом она соответствовала уставу и духу военного подразделения. Мы со старшиной решили по обычаю и привычке обедать после личного состава, принято так у нас в погранвойсках на линейных заставах. Сначала солдаты и сержанты, а потом офицеры и прапорщики. Были у нас как-то и тринадцать генералов, они на Кушак зачем-то ездили. Но эти долго не задержались со своими животами и лампасами, отдышались, водички попили и удрали в тыл на санаторные воды Арчабиля, оставив в недоумении как нас, так и нашего Шефа, который им водичку с концентратом и разливал из своего графинчика прямо возле шлагбаума. В полевых, так сказать, и горных условиях, приближенных к небесам.

Обед проходил под хвалебные возгласы в отношение Ибрагима, который сиял за дверью, ведущей в кухню, в открытом окне раздачи. Бадья восседал, как падишах, в столовой и лично спрашивал каждого солдата о том, мол, как сильно понравился ему плов, сделанный под его личным руководством. Хотя можно было и не отвечать, но народ лил елей на Валеркину голову. Ибрагим не препятствовал – знал, что лучше его плов сделать никто не сможет. А славу он подарил настоящему повару – Валерке, который каждый день и ночь, неделю за неделей, месяц за месяцем. И пусть его пища не была такой вкусной, как блюдо Ибрагима, но скажите мне, что может быть вкуснее горячего чая и ломтя теплого хлеба с маслом после холодной ночи на дальних подступах. А плов, плов – это праздник, когда каша, хлеб и первое блюдо есть в изобилии.

Ужин готовили вместе с каптером.

– Валера, а воды хватит для макарон? – тормошил повара Шустрый.

– Бадья, а соли добавить в фарш? – переживал ефрейтор.

– Блин. А зажарку на каком масле делать? – проверялся он на всякий случай.

– Е, про чай забыли! – говорил он, во множественном числе подразумевая обоюдную ответственность.

– Может, еще угля подкинуть в печку? – не отставал от повара каптер.

– Не суетись, Серега, народ после обеда вряд ли что есть вообще захочет, – успокаивал каптера Бадья и посылал рабочего колоть дрова на ночь. В руках Бадьи лучок приобретал на сковородке не черный и обугленный оттенок, а приятно-золотистый цвет. Макароны не слипались, фарш прожаривался так, как и нужно. Шустрый только вносил нервность и изливал свой страх в окружающий обоих зал варочного цеха, как величественно именовали кухню в документации и описи имущества, висящей на стене.

Ужин прошел без происшествий. Выходной день повара закончился. Застава, отмытая в бане и сытая стараниями трех поваров, вступила в новые пограничные сутки обновленная, чистая и посвежевшая. Однако, прежде чем прошел боевой расчет, пришлось мне попереживать о завтрашнем дне. Не все ж лейтенанту банный день и праздничный плов на обед.