Кардинал Ришелье - Петр Черкасов

5 сентября 1619 г. в замке Кузьер, близ Тура, состоялась встреча Людовика XIII и Марии Медичи. Сын и мать обнимаются, королева вытирает скупые слезы. В тот же день они вместе едут в Тур. Обеды, пиры, охота — одни развлечения сменяют другие. Епископ Люсонский среди почетных гостей. Сам де Люинь выказывает ему расположение, истинную цену которого Ришелье прекрасно знает. «Свет не видал большего обманщика, чем месье де Люинь, — вспоминал Ришелье. — Он давал обещания, не только зная, что не будет их выполнять, но и заранее зная, чем это оправдает».

На следующий день после «исторической встречи» де Люинь публично объявил, что король намерен просить Святой престол о возведении в кардинальский сан архиепископа Тулузского, сына герцога д'Эпернона. Самолюбию Ришелье нанесен второй удар: именно ему поручили составить текст королевского обращения к папе римскому.

Вскоре Ришелье узнает еще одну озадачившую его новость: из Венсеннского замка освобожден принц Конде, посаженный туда не без участия епископа Люсонского. Ришелье приобретал нового опасного врага.

16 октября 1619 г. Мария Медичи в сопровождении 10-тысячного эскорта, руководимого де Ла Портом, торжественно въехала в Анжер. Ей был отведен один из самых красивых дворцов в городе. Ришелье на правах ее первого советника разместился в непосредственной близости от покоев королевы.

Между тем новости, поступавшие из Парижа, не радовали анжерский двор. Освобождение Конде, усиление позиций де Люиня, отклонение кандидатов королевы на награждение орденом Ca Духа… Особое недовольство Марии Медичи вызвало известие о том. что к ее младшему сыну Гастону был приставлен новый воспитатель д'Орнано — человек де Люиня. С королевой не посчитали нужным даже посоветоваться. В окружении Марии Meдичи начали поговаривать об обмане, а губернатор замка Шинон де Шантелуб едва не поднял мятеж. Ришелье приложил немало усилий, чтобы предотвратить новую вспышку. Поначалу епископ отстаивал линию на примирение. Но спустя некоторое время он уже выступал за конфронтацию с правительством де Люиня. Впоследствии в «Мемуарах» Ришелье попытается объяснить свою позицию как вынужденную и чуть ли не единственно возможную в сложившихся обстоятельствах. Однако есть все основания усомниться в предлагаемой им версии. «Причины, побудившие королеву взяться за оружие, были очевидны, и они были одобрены, — писал Ришелье. — Ее поддержали знать, надеявшаяся извлечь выгоду из политических раздоров, и мои враги, которые рассчитывали лишить меня доверия королевы. Таким образом, я был вынужден из осторожности встать на их позиции и, следуя мудрому совету, не противиться буре. Как часто мы… вынуждены присоединяться к мнениям, которых не разделяем».

В действительности можно предполагать, что Ришелье лично был заинтересован в новом обострении конфликта, чтобы вновь, но уже с большей пользой для себя выступить в роли миротворца-посредника. Не потому ли он старался держаться в тени, предоставив действовать откровенным сторонникам столкновения, втайне поощряя их? Пожалуй, это был единственный эпизод в жизни Ришелье, когда интересы карьеры разошлись с интересами государственными. Двусмысленность позиции Ришелье со всей очевидностью обнаружилась в момент, когда двор попытался уладить возникшие трения с Марией Медичи и пригласил ее в Париж. Епископ удержал королеву от ответного шага, укрепив ее в недоверии к «коварному» Люиню. Люинь встревожен. Все более настойчиво он уговаривает королеву вернуться ко двору. Даже намекает епископу, что готов исхлопотать ему кардинальство, лишь бы Мария Медичи вернулась в Париж. Не получив ответа, Люинь перешел к угрозам.

Епископ тем временем укрепляет свои позиции при королеве и добивается удаления тех, кого подозревает в нелояльности по отношению к себе. На их место назначены его доверенные люди: аббат Бутилье де Ла Кошер, де Марильяк и др. Гораздо меньше расположения Ришелье выказал своему бывшему патрону и коллеге Барбену, которому с большим трудом удалось выбраться из Бастилии. Барбен, приговоренный к изгнанию за пределы Франции, попытался было найти пристанище в Анжере под защитой старого друга, который столь многим был ему обязан. Однако Ришелье редко испытывал чувство благодарности. На обращение Барбена он ответил отказом. Барбен шлет отчаянные письма епископу с мольбой о помощи. Ришелье высылает ему небольшую сумму и ясно дает понять, что их отношения отныне прерваны навсегда. Ни разу впоследствии Ришелье не вспомнит того, кого прежде считал другом и благодетелем. Мотивы его тогдашнего поведения ясны: он явно опасался соперничества Барбена, его возможного влияния на Марию Медичи, потому-то и постарался предотвратить его появление в Анжере.

* * *

Весной 1620 года Франция жила предчувствием новых столкновений. Принцы Лонгвиль, Суассон, д'Эпернон, Майенский в знак протеста против откровенного диктата Люиня в очередной раз демонстративно покинули двор. В окружении королевы-матери все чаще звучат призывы взяться за оружие. Ришелье определил свою позицию следующим образом: «Вооружить королеву и ее друзей, продемонстрировав тем самым их силу; поразить врагов страхом…» Это было рождение принципа «демонстрации силы» или политики «с позиции силы», которые впоследствии будут охотно использовать многие государства и правительства. Прежде считалось, что армия и флот приводятся в боевую готовность исключительно для ведения военных действий. Ришелье пришел к выводу, что в определенных ситуациях можно достичь желанной цели, не прибегая к оружию; достаточно показать возможному противнику свою мощь и решимость сражаться. «Продемонстрировать свою силу, чтобы не быть вынужденным прибегнуть к ней» — такова была идея, впервые выдвинутая Ришелье.

Эта идея показалась настолько необычной, что даже Мария Медичи, привыкшая во всем полагаться на епископа, всерьез засомневалась. Совет королевы также не был готов воспринять смелое предложение Ришелье. В конечном счете, к явному неудовольствию епископа, было решено начать войну. Сработало привычное мышление: раз армия собрана — она должна воевать. Оставалось лишь разработать план предстоящей кампании, согласовав его с оппозиционно настроенными принцами.

Большинство высказывалось за то, чтобы оставить долину Луары и сосредоточить главные силы южнее, где можно было рассчитывать на поддержку гугенотов. Ришелье предлагал закрепиться в Анжу, превратив эту провинцию в главный очаг восстания, опереться на поддержку герцога де Лонгвиля — губернатора Руана, маркиза де Виллара — губернатора Гавра и герцога Вандомского — наместника Бретани. Таким образом, Ришелье делал ставку на север. Южному направлению он отводил вспомогательную роль, не отвергая возможности получения помощи от гугенотов, возглавляемых герцогами Буильонским, де Роаном и де Ледипойером. Не забыл он и о восточном направлении, где главная роль отводилась герцогам д'Эпернону и Немурскому. Они должны были набрать нужное количество фламандских и германских наемников.

В конечном счете был принят план Ришелье. Ему удалось настоять и на том, чтобы главнокомандующим армией королевы назначили близкого к нему в то время де Марильяка.

При всей кажущейся внушительности силы мятежников были не столь уж значительными. Самыми уязвимыми были разобщенность, отсутствие единого руководства и сильного, общепризнанного лидера. Королева-мать явно не подходила на эту роль. Что касается принцев, то свою независимость они ставили превыше общих интересов. Между ними возникали непрерывные конфликты и всевозможные недоразумения. Закулисному режиссеру мятежной партии, каковым стал Ришелье, приходилось нелегко, так как его влияние было явно недостаточным для того, чтобы навязывать свою волю аристократам.