Свиданий не будет - Фридрих Незнанский

– Висят в прихожей. Но еще одни были, думаю, на папиной связке. Так что у них ключи могут быть. Как и от квартиры.

– Ну, берем на заметку до понедельника. – Гордеев приступил к завтраку. – До понедельника, а сейчас суббота. Не только можно, но и нужно расслабиться. Но к вечеру. Сейчас я пойду к Ларисе Матвеевне. Постараюсь узнать у нее все, что только можно узнать. Потом, может быть, погуляю по городу. Володя знает, чем ему заняться. А вы, Лида?

– Я могу проводить вас до дома Марии Гавриловны.

– Нет, это ни к чему. Я договорился с ней, что доберусь до квартиры Ларисы Матвеевны своим ходом. А она – своим. Ну а там уж встретимся. Так будет проще всего. Надеюсь, в вашем городе еще не все телефоны прослушиваются.

– Да, надежды – это замечательно, – протянул Володя.

– Ну, договорились. Значит, Лида, вы пока дома?

– Дома. Буду убирать квартиру…

– …и помнить, что при уборке вам могут попасться какие-то любопытные вещи, – многозначительно поднял указательный палец Гордеев.

– Да, буду убирать квартиру и ждать вас в гости. Это была хорошая идея – выпить пива. И у нас тоже есть неплохое. Так что, Володя, пиво и рыбка какая-нибудь – за тобой.

– Нет, – возразил Гордеев, не обращая внимания на воодушевившегося Володю. – С этого дня я уже не гость и должен полноправно участвовать. Пиво – мое… Правда, если считаете, что я могу купить что-нибудь невыпиваемое, возьмите деньги.

– Давайте, – протянула ладонь Лида, видя, что Володя мнется.

Лидин жест Гордееву понравился.

А сама она Змея уговаривает:

– Воротись, мил надежа, воротись, друг!

Былина о Добрыне и Маринке из сборника Кирши Данилова

Булавинцы очень хорошо объяснили Гордееву, как добраться до дома, где жила Лариса Матвеевна Баскакова, и он смог с курьерской точностью прийти на улицу Мамина-Сибиряка (бывшую Успенскую, пояснила Лида) и даже сделать при этом небольшой крюк, по совету Володи, «для заметания следов».

Но и Мария Гавриловна была точна. Гордеев нагнал ее уже на лестнице. Кажется, хвостов за ними не было.

Увидев рядом с почти приятельницей неизвестного человека, Лариса Матвеевна не удивилась. С тех пор как арестовали Колю Новицкого, она жила в ожидании неких больших изменений, которые неизвестно пока каким образом, но должны произойти здесь, в Булавинске. Она кивнула пришедшим, жестом предложила войти и, только заперев дверь, поздоровалась. Это была не предосторожность, скорее, профессиональная привычка: не произносить лишних слов в местах, где тебя могут услышать, в том числе и на лестничной площадке.

Лариса Матвеевна Баскакова принадлежала к женщинам такого рода, о возрасте которых приходилось гадать. Гордеев не дал бы ей и тридцати пяти, то есть причислил бы ее к своему поколению. У нее была – при довольно небольшом росте – идеальная фигура, прекрасный, персиковый цвет лица, густые волосы, выкрашенные в удивительно точно и гармонично подобранный платиновый цвет. Эта женщина не могла не пользоваться у мужчин успехом, но далеко не все мужчины пользовались успехом у нее. О данном положении вещей можно было догадаться, столкнувшись с ее взглядом – что привелось испытать Гордееву в первые же мгновения – язвительно-колющим взглядом зелено-серых глаз.

Так размышлял господин адвокат о своей коллеге, пока Мария Гавриловна оправдывалась в том, что несколько привирала, когда звонила вчера и уславливалась о встрече. «Так ведь ради Коленьки», – дважды повторила она.

Впрочем, какие-то снадобья Баскаковой она принесла; но после коротких советов по их применению, недолгих ответов на вопросы Ларисы Матвеевны, для чего они выходили на кухню, и краткого же представления Гордеева откланялась.

– Я, Ларочка, Юрию Петровичу все, что могла, рассказала. Но я просто уверена: вы с ним обязательно найдете самый лучший вариант, чтобы как можно быстрее выручить Колю и Бориса Алексеевича. А мне – звоните при первой необходимости.

– Ну что же, – сказала Лариса Матвеевна. – Пройдемте наконец в комнату. Бабы заговорились, а мужчина – как в отстойнике.

После этого не совсем обычного резюме Гордеев получил возможность составить некоторое представление о квартире Баскаковой.

Она, очевидно, была двухкомнатной. Самой многочисленной вещью – или предметом, единицей хранения – были книги. Они стояли в шкафах, на стеллажах и полках, что-то лежало на журнальном столике, еще больше на письменном столе. Через полуприкрытую дверь видел Гордеев книги и в спальне, а одна, развернутая корешком вверх, лежала поверх откинутого одеяла, верно, хозяйка начала этот день с чтения в постели.

Но не меньше в квартире было и посуды. Правда, потом, приглядевшись, Гордеев понял, что сервиз в квартире всего один, а в горках и витринах стоят только разнообразные чайные чашки с блюдцами, то есть, очевидно, хозяйка коллекционировала именно их.

Впрочем, когда на вопрос Ларисы Матвеевны, что он будет пить: чай или кофе, Гордеев ответил: «Конечно, чай», она себе сварила кофе.

Так у них и пошел этот разговор, то в комнате, то на кухне, то с кофе и чаем, то с ликером, который тоже предложила Баскакова.

Чем дольше осваивался Гордеев с новым для него одеянием адвоката, тем яснее осознавал он, насколько тонка и неповторима эта – нет, не профессия – стезя. Жизненная судьба.

Конечно, у него был дед, адвокат, причисленный к тому неширокому кругу, который и сделал эту профессию легендой, однако и рассказы деда, и его удивительная рукопись едва ли могли помочь ему, Юрию Петровичу Гордееву, стать настоящим маэстро защиты. Он мог только вдохновляться какими-то речами, какими-то коллизиями, но каждое дело – уголовное или даже гражданское – подсовывало ему такие неожиданности, такие задачи, решить которые он мог лишь напряжением всего своего интеллекта, своей воли, даже своих физических сил. А вот достанет ли до настоящего успеха того, другого, третьего – это еще вопрос.

Глядя на Ларису Матвеевну Баскакову и слушая ее даже полчаса, становилось понятно, что свою путеводную звезду она выбрала правильно, что, возможно, эта звезда для нее – единственная.

В юриспруденции она, конечно, могла бы быть не только адвокатом.

В ее поведении, в ее речи, в ее слововыражении была не только беспощадная твердость, но и такое направленное воздействие на собеседника, что нельзя было не прийти к мысли о том, что прокурорская мантия была бы ей впору. Но бесспорно, она могла бы стать и судьей, которая бы не только судила по законам, но судила бы и сами законы…

В какой-то момент эта стройная женщина в белых атласных леггинсах и легкой блузке навыпуск показалась Гордееву похожей на саму Фемиду в тунике, которая после долгих раздумий сняла повязку со своих глаз – и шагнула в жизнь.

При этом появление Гордеева оказалось, как он понял, важным для нее не только потому, что он приехал выручать Бориса Алексеевича Андреева. Гордеев был для нее человеком из Москвы, с юрфака университета, у них была одна альма-матер, а это немало значит, когда ты уже два десятка лет прозябаешь если не в глухой, то в дальней провинции.