Я был адъютантом Гитлера. 1937 - 1945 - Николаус фон Белов

Шмундт проинформировал меня о военных делах последних недель. Сам он производил впечатление человека подавленного. Строительство Западного вала и подготовка к операции «Грюн» еще более обострили противоречия между Гитлером и Главным командованием сухопутных войск (ОКХ). В связи с выступлением фюрера 28 мая Бек изложил свою точку зрения в нескольких памятных записках и попросил Браухича доложить их Гитлеру. По словам Шмундта, Браухич далеко не все представил фюреру в письменном виде, а изложил взгляды Бека устно. При этом разгорелась оживленная дискуссия и выявилась противоположность точек зрения. Бек сопровождать Браухича и лично высказать фюреру собственные взгляды отказался. Он полагал, что убедит Гитлера своими меморандумами, доказав, что германское нападение на Чехословакию неизбежно вызовет англофранцузское наступление на Западе, из чего в дальнейшем может возникнуть новая мировая война. Гитлер попытался убедить Браухича в обратном. Шмундт находился под сильным впечатлением этих дебатов. Доверие Гитлера к Беку оказалось разрушенным. Фюрер дал Браухичу понять, что намерен «наконец-то» избавиться от Бека. Но (и это Шмундт воспринял трагически) между Гитлером и Браухичем тоже возникло отчуждение. Я увидел, что Шмундту известно гораздо больше, о чем он мне, офицеру люфтваффе, умолчал. Ведь Шмундт был по природе своей довольно недоверчив, а в служебных вопросах – скрытен. Тогда он еще не знал, что я в генштабе люфтваффе уже многое слышал о взглядах ОКХ и что Гитлер и со мной тоже не раз заговаривал о делах сухопутных войск, когда у него не было под рукой армейского собеседника. К моему сожалению, доверительного сотрудничества между мною и Шмундтом долгое время не получалось.

В первые дни августа я как дежурный адъютант поехал с Гитлером на Оберзальцберг. Фюрер занимался исключительно строительством Западного вала и планом операции «Грюн», а также вопросом, как убедить генералитет и высший офицерский корпус сухопутных войск в правильности своих взглядов. Я слышал из его уст множество упреков по их адресу и теперь смог понять причину удрученности Шмундта. Доверие Гитлера к генералам исчезало. Это изменение всего за один год, да еще непосредственно перед возможным началом войны, было достаточным основанием для того, чтобы следить за дальнейшим ходом событий с величайшей озабоченностью.

Из Берлина Гитлер (не знаю уж каким именно образом – то ли от Геринга, то ли от Рейхенау) узнал, что Браухич и Бек, докладывая собравшимся высшим генералам сложившуюся обстановку, подвергли его намерения резкой критике. Мол, нападение на Чехословакию с целью быстрого успеха свяжет все наличные германские силы. Западные державы немедленно используют этот момент для своего вооруженного вмешательства. Западный вал – совсем не та преграда, которая может их остановить. Услышав это, Гитлер пришел в ярость и тут же приказал Браухичу немедленно явиться в Берхтесгаден. Разговор состоялся с глазу на глаз в кабинете фюрера на втором этаже виллы «Бергхоф». Окна были открыты настежь, и весь этот возбужденный разговор можно было слышать со всеми подробностями. Он продолжался несколько часов. Голоса звучали все громче, и мы сочли за благо уйти с террасы под гитлеровским кабинетом. Возникла неловкая ситуация, которую я никогда не забуду. Ведь это был единственный за всю мою службу случай, когда Гитлер во время беседы так громко орал на генерала.

10 августа Гитлер приказал прибыть в Берхтесгаден всем ответственным за мобилизацию начальникам штабов армий и соответствующих соединений люфтваффе. В многочасовом выступлении он, дабы убедить их в своей правоте, изложил собственную оценку политической и военной обстановки. Обсуждение показало, что это удалось ему не полностью. Точно такие же опасения, какие имелись у Браухича и Бека, высказали и некоторые другие высшие штабные офицеры, но никаких новых убедительных доводов они не привели.

Итогом этих дней явился явный кризис доверия между Гитлером и генеральным штабом сухопутных войск. Но, как это видно из обсуждения и дальнейших разговоров, среди собравшихся офицеров единства взглядов тоже не было. Критика в адрес Бека усиливалась. Она относилась не столько к его взглядам, сколько к его поведению. Из-за своего пребывания в стороне он упустил возможность повлиять на Гитлера. Никакой личной и притом энергичной инициативы он не проявил перед ним уже в деле Фрича. Начальник генерального штаба должен был не писать, а действовать. Слух о том, что Бек хочет подать в отставку, вызвал реакцию совершенно разную. Одна часть офицеров такой шаг приветствовала, а другая говорила: «Это означает войну».

Я тоже считал, что, действуй Бек поэнергичнее, у него имелся бы шанс на успех. От Гитлера я слышал, что первоначально он относился к Беку положительно. Это шло еще со времен до 1933 г., когда Бек командовал 5-м артиллерийским полком в Ульме. Трое его офицеров оказались подсудимыми на так называемом «рейхсверовском процессе» в Имперском суде в Лейпциге: их обвиняли в незаконной национал-социалистической деятельности в армии, поскольку таковая запрещалась. Гитлер вместе с Беком выступал на этом процессе свидетелем. Он подчеркивал мужественную защиту Беком своих лейтенантов-нацистов, что способствовало более мягкому приговору. Во время кризиса Бломберг – Фрич фюрер предлагал Бека в качестве преемника Фрича. Тот отказался принять этот пост до тех пор, пока Фрич не будет полностью реабилитирован. Это воспринималось тогда как особенно достойный уважения шаг. Теперь же об этом шаге сожалели, полагая, что непосредственное сотрудничество Гитлера и Бека положительно сказалось бы на положении сухопутных войск.

Я же больше склонялся к точке зрения, что Бек поступил так и в силу своей антипатии к Гитлеру, который в его глазах все еще оставался «богемским ефрейтором» и к демагогическим повадкам которого он все еще никак не мог привыкнуть. Ему была ненавистна и сама идея прихода к власти «маленького человека» и «простого солдата». Бек являлся офицером, которому как монархисту было трудно усвоить новый образ мыслей уже в 1918 г., а тем более в 1938 г. В качестве идеала перед его мысленным взором вставал королевско-кайзеровский прусско-германский «Большой генеральный штаб», который со всеми своими правами и обязанностями прямо подчинялся императору Германскому и королю Прусскому, будучи его первым и единственным советником по всем военным вопросам. Общаться же с диктаторами Бек обучен не был и не умел.

В последующие дни пребывания в «Бергхофе» Гитлер не раз вовлекал меня в разговор. У меня сложилось впечатление, что ему не столько хотелось услышать мое мнение по той или иной проблеме, сколько высказать вслух собственные мысли. Он говорил, что Браухич заявлял ему о своем желании расстаться с Беком, чего он, фюрер, уже давно ожидал. Вернувшись из Парижа после встречи с генералом Гомелеем год назад, Бек повсюду распространялся о выдающихся качествах французской армии, которая все еще является сильнейшей в Европе. А ведь он даже и не видел ее войск, ибо ездил как частное лицо в штатском! Если бы он как следует изучил французскую армию, то смог бы лично констатировать, что она вооружена устаревшим оружием и обучена по-старому, а «линия Мажино» больше не. имеет никакого значения. Французская армия почивает на своих весьма сомнительных лаврах 1918 г. и годится для военных действий не более чем прусская армия в 1806 г., когда она потерпела поражение от Наполеона.