Я - Малала. Уникальная история мужества, которая потрясла весь мир - Малала Юсуфзай

– Мы должны освободить нашу долину от талибов, – говорил отец. – Тогда все страхи останутся в прошлом.

Во времена кризиса мы, пуштуны, всегда прибегаем к старым испытанным средствам. В 2008 году старейшины долины созвали собрание, названное Кауми Джирга (Объединенный совет старейшин), чтобы решить, как бороться с Фазлуллой. Три местных активиста, Мухтар Хан Юсуфзай, Хуршид Какаджи и Захид Хан, ходили из худжры в худжру, убеждая старейшин принять участие в этом собрании. Главой старейшин являлся белобородый старец семидесяти четырех лет по имени Абдул Хан Халик, некогда, во время визита английской королевы в долину Сват, бывший ее телохранителем. Хотя мой отец не был ни старейшиной, ни ханом, ему тоже предложили принять участие в этом собрании. Все знали, что он не боится вслух выражать свое мнение. Хотя отец был особенно красноречив, когда говорил на пушту, он мог произносить речи и на урду, который считается в Пакистане государственным языком. К тому же он свободно говорил по-английски, а значит, мог служить связующим звеном между долиной Сват и большим миром, лежащим за ее пределами.

Почти каждый день отец от имени совета старейшин долины Сват выступал против Фазлуллы в СМИ.

– Что вы творите? – спрашивал он. – Вы разрушаете нашу культуру и губите человеческие жизни!

– Я готов стать членом любой организации, которая борется за мир, – говорил мне отец. – Если мы хотим разрешить конфликт или спор, прежде всего необходимо говорить правду. Если у тебя болит голова, но ты говоришь доктору, что у тебя болит живот, разве он сможет тебя вылечить? Только правда принесет исцеление. Только правда победит страх.

Я часто сопровождала отца, когда он встречался с другими правозащитниками, в особенности со своими старыми товарищами Ахмедом Шахом, Мухаммедом Фаруком и Захидом Ханом. Ахмед Шах был владельцем школы, где работал Мухаммед Фарук, и мы часто встречались на теннисной площадке у этой школы. Захиду Хану принадлежал отель, у него была большая худжра. Когда друзья отца приходили к нам домой, я приносила им чай, а потом тихонько усаживалась на пол и вслушивалась в их разговоры.

– Малала не только дочь Зияуддина, – часто повторяли они. – Она наша общая дочь.

Отец и его друзья часто ездили в Пешавар и Исламабад, и давали множество интервью на радио. Особенно часто они выступали на таких станциях, как «Голос Америки» и Би-би-си. Они разъясняли слушателям во всем мире, что события, происходящие в долине Сват, не имеют никакого отношения к исламу. Отец утверждал, что произвол Талибана в нашей долине был бы невозможен, если бы это движение не пользовалось поддержкой некоторых военных и государственных чиновников. Государство должно защищать права своих граждан, и если граница между государством и не-государством стирается, люди уже не могут доверять государству и полагаться на его защиту.

Пакистанская армия и межведомственная разведка обладают большим могуществом, и поэтому люди обычно не осмеливаются говорить вслух о подобных вещах. Но мой отец и его друзья ничего не боялись.

– То, что происходит сейчас, направлено против Пакистана и против нашего народа, – заявлял отец в своих интервью. – Режим, который стремятся установить талибы, бесчеловечен. Нам говорят, что долину Сват надо принести в жертву ради Пакистана. Но государство не может требовать никаких жертв. Государство должно быть матерью для своих граждан, а мать никогда не оставляет своих детей в беде.

Отец знал, что большинство его сограждан предпочитают молчать, и это его печалило. В кармане он всегда носил стихотворение Мартина Нимеллера, пастора и богослова, жившего в нацистской Германии.

Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал, я же не коммунист.

Потом они пришли за социал-демократами, я молчал, я же не социал-демократ.

Потом они пришли за профсоюзными деятелями, я молчал, я же не член профсоюза.

Потом они пришли за евреями, я молчал, я же не еврей.

Потом они пришли за католиками, я молчал, я же не католик.

А потом они пришли за мной, и уже не было никого, кто мог бы протестовать.

Я была согласна с автором этих строк. Если люди будут молчать и бездействовать, вокруг ничего не изменится.

Отец организовал школьный марш протеста. Он убеждал нас, что мы должны по мере сил противодействовать беспределу, который творится вокруг. Мониба хорошо выразила это своими словами.

– Мы, пуштуны, – религиозный народ, – говорила она. – А из-за этих талибов весь мир считает нас кровавыми террористами. Но это не так. Мы миролюбивые люди. Наши горы, леса, цветы – все в нашей долине дышит красотой и покоем.

Вместе с группой других девочек, учениц нашей школы, я дала интервью «АТV Хайбер», единственному частному пуштунскому телеканалу. Перед интервью учителя объяснили нам, как надо отвечать на вопросы. Мы рассказывали о наших бывших соученицах, которые бросили школу, опасаясь преследований со стороны боевиков. Многим девочкам отцы и братья запретили ходить в школу, когда тем исполнилось тринадцать-четырнадцать лет. Считалось, что в этом возрасте девочка превращается в девушку и ей следует соблюдать пурда.

Через некоторое время я дала интервью самому большому новостному каналу нашей страны, «Geo». Все стены в его офисе были увешаны экранами, транслирующими передачи разных каналов. Оказавшись в столь непривычной обстановке, я поначалу немного растерялась. Но потом сказала себе: «Средствам массовой информации нужны интервью. Они хотели бы поговорить с девочками-школьницами, но девочки боятся говорить о том, что их волнует, или же им запрещают родители. Мой отец не запрещает мне говорить, наоборот, он меня поддерживает. Он утверждает, что я должна бороться за свои права». С каждым новым интервью росли и моя уверенность в собственных силах, и поддержка, которую я получала. Мне было всего одиннадцать лет, но я выглядела старше, и журналистам нравилось со мной беседовать. Один из журналистов назвал меня такра дженай – «сияющая девочка». Другой сказал, что я паха дженай – «не по годам умная девочка». Я всем сердцем верила, что Бог защитит меня, и гнала прочь все страхи. Я знала, что, защищая права девочек, свои собственные права, я не делаю ничего плохого. Напротив, я выполняю свой долг. Бог хочет знать, как каждый из нас поведет себя в критической ситуации. В Священном Коране говорится: «Ложь неизбежно будет посрамлена, и правда восторжествует». «Если один человек, Фазлулла, сумел причинить так много бед, неужели другой человек, пусть даже девочка, не сумеет остановить его?» – этот вопрос я задавала себе каждую ночь и молила Бога даровать мне сил.

Средства массовой информации в долине Сват находились под сильным давлением извне, вынуждавшим их давать положительную оценку действиям талибов. В некоторых газетах пресс-секретаря Талибана, Муслима Хана, уважительно называли школьным Дада, хотя в реальности он уничтожал школы. Но многие местные журналисты искренне переживали за судьбу нашей долины и предоставляли правозащитникам возможность говорить о том, о чем сами они говорить не осмеливались.

У нас не было машины, поэтому на интервью нас возил кто-нибудь из друзей отца или же мы брали рикшу. Однажды мы с отцом отправились в Пешавар, чтобы принять участие в ток-шоу известного журналиста Вазатуллы Хана на урду, которое устраивала компания Би-би-си. Вместе с нами поехал друг отца Фазал Маула со своей дочерью. В передаче должны были участвовать мы все: два отца и две дочери. Движение Талибан представлял Муслим Хан, которого не было в студии. Я немного нервничала, потому что понимала – нам предстоит очень серьезная задача, ведь нас будут слушать люди во всем Пакистане.