Шпион по призванию - Деннис Уитли

— Что, черт возьми, вы имеете в виду? — осведомился Роджер, густо покраснев, так как прекрасно понимал, к чему клонит шевалье.

— Вы отлично знаете, что, — ответил де Рубек. — Хорошо же вы отплатили за мое участие! Оскорбили бедную девушку и подняли шум в приличном доме, где я вас представил как своего друга. Да вы меня публично опозорили!

— Если вы считаете шлюх и воров публикой, достойной внимания, то мне вас жаль, — огрызнулся Роджер.

— У вас хватает наглости сомневаться в тех, с кем я поддерживаю компанию?

— Да, если это потаскухи и развратники. Стоит ли винить меня, если я, будучи не в состоянии выносить общество подобного сброда, предпочел покинуть его? — Роджер говорил мешая французские и английские слова, но гнев делал его речь достаточно понятной.

— Это ваше право, мой маленький монашек, — последовал быстрый ответ. — Но ни один дворянин не станет отнимать у девушки время и заставлять друга платить за блюдо, которое он оставил нетронутым.

— Я не делал ничего подобного. Я дал девушке гинею, прежде чем вышел из ее комнаты, а эта старая сука мадам заставила меня выложить еще целый луидор, прежде чем выпустила меня из дома.

— Трудно в это поверить, так как меня, старого клиента, заставили уплатить за вас.

— Вы называете меня лжецом?

— А что, если так? Вы всего лишь синица, наряженная в павлиньи перья, у которой кишка тонка лечь с женщиной, не то что сражаться с мужчиной.

— Я не потерплю, чтобы меня называли лжецом! — рассвирепел Роджер. — Говорю вам, что я уплатил этой проститутке.

— А я говорю, что платить пришлось мне.

— И зачем, позвольте спросить? Вас это не касалось.

— Теперь вы называете меня лжецом! — в бешенстве крикнул шевалье. — Если вы носите шпагу не только как игрушку, я заставлю вас ею воспользоваться!

— Это не игрушка, — вне себя от гнева отозвался Роджер.

— Тогда приносите извинения или вытаскивайте ее, вы, невоспитанное отродье!

Де Рубек положил руку на эфес своей шпаги, и у Роджера внезапно пропало желание продолжать ссору. Он не сомневался, что шевалье, подобно ему, вышел из борделя слегка пьяным и что его мозг разогрет парами скверного вина. Одно дело отстаивать свою точку зрения в горячем споре, тем более чувствуя себя правым, но совсем другое — рисковать, чтобы тебя проткнули шпагой. Де Рубек был на голову выше его и наверняка опытный фехтовальщик, поэтому, хотя Роджеру была ненавистна мысль о полном отступлении, он был достаточно напуган и попытался отложить поединок.

— Стойте! — воскликнул он. — Мы не можем драться подобным образом. Если один из нас получит смертельную рану, другого арестуют за убийство. Раз уж дуэль неизбежна, мы должны, по крайней мере, устроить ее как подобает джентльменам: утром и с секундантами в качестве свидетелей.

— Кто говорит о дуэли? — фыркнул де Рубек. — Я не собираюсь делать из себя посмешище для всего Гавра, вызывая такого щенка. Что до убийства, выбросьте это из головы. Я намерен всего лишь отрезать вам уши и послать их My-My в качестве бальзама для ее оскорбленной гордости. Вытаскивайте шпагу или я отрежу их немедленно!

Роджер пришел в ужас, понимая, что шевалье, должно быть, пьян куда сильнее, чем ему казалось вначале. Уличные ссоры, во время которых пьяные повесы, возвращаясь домой по ночам, набрасывались друг на друга со шпагами, тогда были обычным делом во всех больших городах, но повод, по которому де Рубек считал себя оскорбленным, был абсолютно нелеп, а его намерение отправить Му-Му уши недавнего визитера казалось совершенно фантастичным.

— Стойте! — снова крикнул Роджер. — Вы не можете всерьез говорить такое. Очевидно, вы пьяны, если строите из себя рыцаря шлюхи.

— Я пьян?! — взревел де Рубек. — Сейчас вы увидите, пьян я или нет! Я отрежу вам уши только для того, чтобы научить хорошим манерам! — Он подался вперед, извлекая клинок из ножен.

Роджер испугался по-настоящему. Будоражащие кровь схватки с рапирами в фехтовальном зале — это одно дело, а серьезный поединок — совсем другое. Но выхода не было. Отскочив назад, он выхватил шпагу и приготовился к защите.

Клинки с лязгом скрестились и замелькали, поблескивая в лунном свете. Сначала Роджер думал, что непривычная длина оружия обернется против него, но быстро понял, что длина шпаги лишает де Рубека преимуществ высокого роста, которым наделила того природа, к тому же толедская сталь оказалась более легка и упруга, чем он мог надеяться.

Будь то дуэль по всем правилам, соперники некоторое время осторожно прощупывали бы друг друга, прежде чем бросаться в атаку, но шевалье не желал тратить время на столь юного противника. В течение минуты он сделал три быстрых выпада, каждый раз полагаясь на большие, чем у Роджера, вес и силу руки.

Роджер знал, что если он позволит противнику и впредь придерживаться подобной тактики, то долго не выстоит. Заставляя все время обороняться, более крепкий де Рубек вскоре измотает его, лишив способности давать отпор.

Теперь Роджер полностью протрезвел и дрался расчетливо. К собственному удивлению, он обнаружил, что сможет продержаться какой-то отрезок времени, но должен постараться положить схватке конец, прежде чем почувствует первые признаки усталости.

Проблема заключалась в том, как это сделать. Они дважды описали полный круг. Роджер два раза поворачивался, добиваясь, чтобы луна светила ему в спину, но в глаза шевалье. Он почти так же боялся убить своего противника, понимая, что может за этим последовать, как боялся быть убитым, поэтому использовал прием, которому обучил его старый учитель фехтования в Шерборне.

Внезапно прыгнув вперед, Роджер сделал прямой выпад поверх шпаги де Рубека, так что рукоятки со звоном столкнулись, потом резко повернул руку. Шевалье закричал от боли и выронил шпагу — у него было растянуто запястье.

Шпага кувыркнулась в воздухе и лязгнула о булыжник мостовой футах в двадцати. Противник мог быстро подобрать оружие и возобновить схватку, поэтому Роджер бросился к шпаге де Рубека и наступил на нее. Видя, что шевалье не трогается с места, он подобрал шпагу и медленно вернулся назад.

Де Рубека поражение ошеломило, и, когда он заговорил, в его голосе уже не слышалось и признаков пьяной запальчивости.

— Месье Брук, — печально произнес он, — приношу вам извинения. Поверьте, я не имел серьезных намерений причинить вам вред, но от вина у меня слегка помутилось в голове, и глупый порыв побудил меня преподать урок молодому человеку, который, как мне показалось, был со мною груб. Вместо этого, однако, я сам получил урок.

Извинение было настолько изысканным, что Роджер не мог его не принять, да он не имел привычки подолгу таить злобу, поэтому с поклоном вернул шевалье шпагу:

— Прошу вас больше об этом не думать, месье де Рубек. Признаю, что я и сам отчасти виноват. Вы, я уверен, руководствовались самыми лучшими побуждениями, поведя меня в увеселительные места, и с вашей стороны было крайне любезно стараться развлечь иностранца. Не ваша вина, что я не мог пробудить в себе пыл в отношении малютки Му-Му, и мне следовало объяснить это раньше. Однако я уплатил не однажды, а дважды за сомнительную привилегию провести час в ее компании, даю вам слово.