Когда умирает король - Элина Бакман

— О чем ты думаешь, глядя на эту картину? — спросил мужчина, оправдав все страхи Хелены, и жестом пригласил ее сесть на один из кроваво-красных диванчиков в стиле рококо.

— Не знаю, — растерянно ответила Хелена. — Я плохо разбираюсь в искусстве, — с горечью прибавила она.

— Нет необходимости разбираться в искусстве, чтобы наслаждаться им. Красота субъективна. Впечатления тоже субъективны, — произнес мужчина, пытаясь обнадежить робкую Хелену.

— Хмм, — задумалась Хелена и вновь посмотрела на картину, но уже с диванчика. Никто и никогда раньше не говорил ей, что искусством можно просто наслаждаться. В школе мало что ценилось выше зубрежки имен и дат.

— Глядя на нее, я думаю о власти, о силе. Почему девушка выглядит такой расстроенной, когда рядом с ней мужчина, похожий на короля или бога? Стало быть, она напугана, — сказала Хелена. Слова давались ей с трудом, взгляд не хотелось отводить от картины. Барон одобрительно кивал, стоя подле девушки.

— Król wody, — сказал он. — Это картина по мотивам польской народной сказки о Короле воды.

Хелена снова взглянула на полотно. У нее никак не получалось проникнуться к этому строптивому мужчине с костяной короной хоть какой-то симпатией. Его лицо поглотил туман над водой.

Барон ненадолго скрылся на кухне, откуда вышел с огромным серебряным подносом в руках. На подносе красовались ягоды, привезенные Хеленой, а также свежий ароматный хлеб и кусочки сыра с белой плесенью.

— Угощайся, пожалуйста, — любезно сказал барон. — Могу приготовить омлет, если хочешь.

— Спасибо, но я уже позавтракала, — тихо произнесла Хелена, однако не удержалась от одной из клубничек, которые сама же в усадьбу и привезла. «Нужно проявить вежливость по отношению к хозяину и принять угощение», — эхом пронеслись в голове слова матери, но что-то в поведении и манерах барона бросало вызов приличиям, толкало на опрометчивые поступки. Хелена испытала какое-то странное удовольствие, отказавшись от завтрака, с чем себя и поздравила.

— Не надоела еще клубника? — спросил барон.

— Никогда не надоест, — рассмеялась Хелена; теперь она держалась посмелее, разомлев от чужого внимания. От внимательного взгляда барона, от его странных вопросов и от того, что аристократ обращался с ней как с ровней.

Когда они обошли зал и остановились перед очередным внушительным полотном, Хелена почувствовала на своей пояснице почти невесомое прикосновение мужской руки. Он прощупывает границы дозволенного? В семье Тойвио было не принято обниматься, поэтому чужое касание, даже такое легкое, казалось необычным — неловким и волнующим одновременно. Хелена опять подумала о причудливых европейских манерах и позволила руке барона остаться на месте. Она и так перешла все границы в тот момент, когда в одиночестве переступила порог дома совершенно незнакомого мужчины. Снаружи все так же припекало солнце и все шло по-прежнему, но мир Хелены буквально перевернулся с ног на голову. Они с бароном беседовали до самого вечера.

2 ИЮЛЯ, ВТОРНИК, ХЕЛЬСИНКИ

Маму, сидящую в инвалидном кресле, они отвозят в тот самый лес, что по соседству с летним домиком. Ян и отец неотрывно наблюдают за ней, завороженно глядящей на деревья и небо. Мама бережно, поглаживая, касается коры вековой сосны. Она вслушивается в созвучие голосков дрозда, трясогузки и зяблика, принюхивается к ароматам воздуха, дышащего землей и следами дождя. Ян не может не думать о том, каково это — видеть белку в последний раз. Становится ли от этого ее шерстка более красочной и мягкой на вид? Неужели вот эта белка станет последним животным, увиденным мамой в жизни? Подобные вопросы сводят Яна с ума. К горлу уже подкатывает комок. Вдалеке кукует кукушка. Мама слушает мир сосредоточенно, не смея шелохнуться, оставляя природе свое безмолвное прощание.

Есть ли у мамы последнее желание? Хотел бы Ян знать, но спросить отчего-то не решается. Конечность оставшегося времени, его беспощадный бег делают все каким-то неловким, буквально парализуют. Порой Ян подумывает о том, что, будучи при смерти, попросит себе дозу героина. Тогда встреча с неизбежным произойдет в состоянии блаженной эйфории. Но сейчас эта идея кажется немного наивной. Радует то, что маме дают морфин и она не сильно страдает от боли. Выходит, поездка в лес — это ее личный наркотический приход. Мама вдыхает струящийся от сосен лесной аромат, будто выкуривает очень дорогую сигару. Она обменивается прикосновениями с листочками, наслаждаясь птичьим концертом. Она протягивает руку к огромному камню и нежно оглаживает его мшистую поверхность.

— Мои дорогие мальчики, родные мои, — вдруг говорит мама, и Ян с отцом прислушиваются. — Пообещайте мне, поклянитесь, что не будете сильно горевать.

— Не беспокойся о нас, милая. Куда мы денемся — справимся, конечно, — успокаивает отец, опуская руку на инвалидное кресло. Какое-то время они стоят, безмолвно переводя взгляд друг на друга. Все читается по глазам, тут не нужны слова.

— Наверное, неплохо бы уже и поворачивать назад, пока ты не озябла, — нарушает звенящую тишину отец и тихонько поворачивает мамино кресло в сторону тропинки.

На пути к машине мама уверяет, что ее жизнь не закончится вот так. Она надеется, что сможет перерождаться и возвращаться в мир прекрасной розой или мурлыкающей кошкой.

— Так все и будет, — с улыбкой произносит мама, ее глаза сияют. — И тогда вы снова меня увидите. А я увижу вас, — говорит она. И вот это уже слишком. Ян сглатывает и часто-часто моргает, пытаясь унять стремительно набегающие слезы.

Пока они едут, у Яна звонит телефон. Прокурор. Работа — это, конечно, важно, но сейчас Ян уверенно смахивает в сторону красного значка. Потом перезвонит. Отец тихо ведет машину, мама смотрит в окно уставшим взглядом. Ян начинает невольно клевать носом. Перед глазами проносятся образы из детства: лето, бесконечные солнечные дни, оттенки далеких ароматов.

Стало известно, что прощание с Ларсом Сундином будет проходить в ресторане «Театтери». Хейди прибывает на место с небольшим запасом времени, чтобы перейти дорогу и оказаться у Академического книжного магазина. Не нужно привлекать лишнее внимание, появляясь в числе первых. Хейди лучше даже немного опоздать. А сейчас можно взять кофейку из «Старбакса». Наверное, эти дутые кофейные гурманчики умерли бы от одного глотка их офисной бурды. От мыслей о хипстерах Хейди становится весело. В отношении кофе она всегда была человеком предельно простым: кофеварка, фильтр, кофе — вот и все. Прямо эталонная финка. В таких размышлениях Хейди изучает длинное меню кофейни.

— Обычный черный кофе, пожалуйста.

— Можно ваше имя? — спрашивают на кассе.

— Простите?

— Ну, ваше имя. Я его назову, и вы заберете свой кофе.

— Хейди, — отвечает она, чувствуя, как покрывается пленочкой раздражения. Так случается всякий раз, когда молодые самоуверенные миллениалы выкрикивают ее имя.

Со стаканчиком кофе в руках Хейди бродит в лабиринтах книжных полок, размышляя о том, не слишком ли по-свински она себя ведет. В рабочее-то время. Но как же это приятно. Хейди неспешно подплывает к стеллажу с детективами. Сколько всего написано об убитых и пропавших! Уму непостижимо. С подобной литературой Хейди в натянутых отношениях, потому как о работе полиции у большинства писателей представление, мягко говоря, абстрактное. В жизни все работает по-иному. Хейди вдруг спрашивает себя: а что, если ей, полицейскому, пришло бы в голову от кого-то избавиться? И, допустим, она просто взяла бы и убила. Родилась бы из этого всего интересная книга на сотни страниц? Вряд ли.