И вдруг никого не стало - Изабель Отисье

Утро следующего дня выдалось великолепное. Сильный северный ветер разогнал тучи. Луиза долго глядела в окно, толком не понимая, где она находится и который теперь час. А потом вспомнила все. И, не двигаясь с места, стала чего-то ждать. Пролетели две птицы, кажется, это гуси, редкие гости в небе над Парижем, инстинкт указывает им дорогу. И в голове Луизы вдруг наступила ясность. Она последует примеру этих птиц: улетит, сбежит, бросит здесь этот клубок, который невозможно распутать, она исчезнет, и на этот раз окончательно.

Ее охватило нетерпение, она вскочила, на душ времени пожалела, вещи собирать тоже не стала и, взяв только ноутбук и телефон, спустилась вниз, чтобы расплатиться.

Выскочила на улицу, рванула к метро: Монруж, Монпарнас, автобус «Эр Франс» до Руасси, как будто она – обычная пассажирка, знающая, куда едет. Остановилась в холле перед огромным табло со списком рейсов на ближайшие четыре часа, стала его изучать. Ей всегда так нравилось ощущение, что весь мир рядом, только руку протяни. Лима? Она чуть было не отправилась туда в отпуск, но друзья решили, что билеты слишком дорогие… Окленд? Вот уж правда край света, именно то, что ей надо! Но мест нет ни на один из двух рейсов. Она попробовала улететь в Ванкувер, потом на Таити – все так же безуспешно. И выбрала Глазго. Не так уж далеко, но она спешила, ей не терпелось уехать. Она вспомнила восхождение на Бен-Невис, самый высокий пик Шотландии, с неразлучными Филом, Бенуа и Самом, благоухающие ланды[21] и чудесный вид на беспорядочно разбросанные острова, который открывается сверху. В начале зимы там не будет ни одной живой души.

Напоследок, чтобы совесть была спокойна, она отправила сообщение всем сразу: родителям, Пьер-Иву, Алисе и друзьям в «сороковой»: «Мне надо отдохнуть. Уезжаю на несколько недель. Связи, скорее всего, не будет. Не беспокойтесь, у меня все хорошо. Целую. Луиза».

Она надеялась, что этого будет достаточно, но все же отправила Алисе еще одно, отдельное сообщение: «У меня все в ПОЛНОМ порядке».

Нет картины более унылой, чем Глазго в декабре, – только рождественские гирлянды подсвечивают суровые фасады. Луиза там не задержалась, наскоро купила в местном «Дебенхеме» сумку и одежду и стала искать гостиницу, квартиру, что угодно, но в очень тихом месте. В туристическом бюро она объяснила, что пишет книгу, ей необходимо сосредоточиться в уединении.

Да, конечно, ответили ей, есть острова, Малл или Скай, прелестные деревушки, туда каждый день ходит паром… Или Айлей – родина виски… Вдохновению это может поспособствовать, серьезно предположил служащий. Подальше? Какой-то более затерянный уголок?

«Интересно, что за триллер она сочиняет, если для работы ей необходима такая обстановка?» – подумал он.

– Может, Джура? Две сотни жителей, одна-единственная гостиница, надо проверить, открыта ли она в это время года. В интернет оттуда, скорее всего, не выйти, но по мобильному телефону связь, конечно, есть… Скалы у Атлантического океана, самое сильное течение в Европе, море просто кипит, очень впечатляющее зрелище… Полтора часа поездом до Клачейна, оттуда двумя паромами с пересадкой, первый доставит вас на Айлей, второй – в Феолин, к пристани на Джуре.

То, что надо! Луиза отправилась в путь с ощущением, что уходит от слежки: автобус до вокзала, поезд, паромы… Чем более прихотливым становился маршрут, чем более пустынным и безлюдным делался пейзаж, тем лучше она себя чувствовала. Когда последний паром остановился у грубого бетонного причала, она дышала уже свободнее.

Хозяин гостиницы мистер Теренс, краснолицый и коренастый, отлично приспособленный к сильному местному ветру, приехал за ней в Феолин на видавшем виды внедорожнике. Хлестал ливень, шквалы бросали машину из стороны в сторону, а водитель невозмутимо комментировал изгибы единственной и плохой дороги, почти неразличимой сквозь запотевшее лобовое стекло, завесу дождя и сгущавшуюся темноту.

Комната с выцветшими обоями, вязаное покрывало на кровати, маленький письменный стол с пластиковой столешницей под дерево, неистребимый запах сырости. Как часто бывает в северных странах, в доме жарко. Луиза открыла сумку, словно моряк, который вернулся в порт, и в последний раз проверила сообщения в мобильном телефоне.

Пьер-Ив, должно быть, нервничает – оставил кучу сообщений, как и ее родители, с которыми, он, видимо, связался, пытаясь напасть на ее след. Не читая, она выключила телефон, убрала его вместе с ноутбуком в древний шкаф, зарылась в постель и, хотя не собиралась этого делать, начала лечиться сном. Это произошло само собой, надо же было наконец сбросить нечеловеческое напряжение, не оставлявшее ее с тех пор, как однажды, когда-то давным-давно, она вместе с Людовиком отправилась искать пересохшее озеро на затерянном острове.

Хозяевам Луиза преподнесла ту же легенду о жаждущей покоя писательнице. Она вставала около девяти, ела тосты с домашним черничным джемом, яичницу с салом и фасоль в невкусном томатном соусе, затем, ссылаясь на прилив вдохновения, возвращалась в свою комнату. Кровать физически притягивала ее к себе, она сворачивалась клубочком и накрывалась периной до подбородка, испытывая от этого истинное наслаждение и нарочито громко вздыхая. Даже если ночью отлично выспалась, тут же проваливалась в сон, будто никак не могла избавиться от усталости. На нее это оказывало такое же целительное воздействие, как при гриппозном состоянии. Ей казалось, что во сне включаются некие таинственные и благотворные механизмы, которые мало-помалу заживляют рану в ее душе.

Около часа дня она вновь появлялась в столовой, притворяясь, будто хорошо поработала, съедала тарелку холодного мяса под майонезом, а потом, какая бы ни была погода, надевала купленную в Глазго куртку с капюшоном и на три часа уходила гулять. Теперь ей были нипочем холод, ветер или дождь, они могли сколько угодно бесноваться, вволю трепать ее и поливать. Когда ей это надоест, она вернется к Теренсам, где ее будет ждать tea and scones[22], которые так удаются хозяйке. Еще будет ждать жарко натопленная комната, ее постель, ее логово, где она, если вздумается, проспит до ужина. Она больше ничего не боялась.

В первые две недели, в зависимости от того, ясная была погода или пасмурная и воинственное у нее настроение или мирное, Луиза выбирала наветренный или подветренный берег. Ей казалось, что тощие деревца без листьев и высушенные зимой травы под стать ее настроению. Она тоже ждала весны.

Луиза быстро шагала, по штанам хлестали мокрые ветки придорожного дрока и папоротники. Время от времени она останавливалась посмотреть, как замерший в неподвижности баклан сушит крылья с таким видом, будто впереди у него вечность, или как рыбацкое судно зарывается носом в волны. Воздух пьянил ее и снимал напряжение, высвобождал то, о чем она молчала, что держала в себе. Теперь она позволяла подняться на поверхность и самым болезненным видениям, потому что здесь перестала их бояться. Она могла кричать на ветру – никто не услышит, никто не обернет ее слова против нее.