Горький запах осени - Вера Адлова

была уже дома. Мать тревожилась. Но, услышав, что к настоящей работе Надя приступит только завтра, ровно в восемь, успокоилась. Мать решила пойти на Ольшанское кладбище принести свое благодарение. Надя же выразила желание отправиться в купальню. Она знала, что там найдет Иренку, окруженную целым роем юношей и девушек, а около четырех, возможно, туда придет и Эма.

На следующий день ровно в восемь она предстала перед старшей секретаршей, вооруженная по совету учителей собственными принадлежностями для стенографии, маленьким немецким словариком и правилами чешского правописания, ибо и отличная ученица иной раз может испытывать затруднения. Однако это пособие ей не понадобилось, так как за годы своей работы в фирме «Вельтфунк» она не написала ни одного чешского слова.

Старшую секретаршу звали ошеломляющим образом: Диана Вопичкова, что вызвало у Надежды определенную симпатию, основанную на сочувствии. Но эта женщина вполне обходилась без симпатии, основанной на сочувствии, ей вполне достаточно было сдержанности вышестоящего лица.

— Я буду диктовать вам.

Надежда приготовила свой блокнот и карандаш, наточенный привычным за школьные годы образом, села на указанное место и сказала:

— Пожалуйста, я готова.

Она не заметила — волнение было все же велико — приподнятых дугой бровей старшей секретарши, которые выражали: «Детка, ты слишком много на себя берешь, с тобой надо держать ухо востро». Так впервые Надежда своим трудолюбием и усердием вызвала неприязнь, причем у женщины — у этой самой Дианы Вопичковой, — которая и впрямь была стреляной птицей!

Вот с такого прагматически осмысленного случая из жизни бедной усердной девочки началась карьера Надежды Томашковой. Будучи сообразительной, она вскоре разобралась, в чем суть ошибки, происходящей от чрезмерного прилежания, и уже не огорчалась по поводу неприязни своей начальницы — она пока не научилась ценить преимущества, вытекающие из доброго отношения вышестоящих. И еще кое-что вынесла Надежда из своих ученических лет. У молоденькой девушки это обыкновение было очаровательным, а у женщины взрослой — довольно спорным. А заключалось оно вот в чем: принимать отношения людей такими, какими они представляются окружающим, и верить, что они на самом деле такие. Не задаваться вопросами, не размышлять об иных возможностях, не учитывать опыта, лишь принимать и доверять, но не удивляться, не возмущаться, если получается что-то совершенно иное, если женщины, играющие роль любящих сестер, превращаются вдруг в злонамеренных ведьм; и все это принимать со спокойным согласием, а значит — вновь и вновь попадаться кому-то на удочку. В конце концов это стало какой-то игрой в жизнь, редко веселой, иной раз слишком дорогой, но всегда, всегда лишь игрой, то есть чем-то таким, что происходит не по-настоящему и чего не надо принимать всерьез, хотя это и происходит в реальное время с людьми нимало не выдуманными, при отношениях четко определяемых. В основе этого смещенного восприятия жизни прежде всего лежало Надеждино по-особому прожитое детство, а затем и влияние двух подруг — Иренки и Эмы. На редкость искренние, доброжелательные и великодушные, девушки вселили в Надежду уверенность, что такими не только должны быть, но, несомненно, и являются все женщины и мужчины.

После обеда, на пляже, Надежда рассказывала Эме и Ирене о своей службе, о загадке, которая все еще остается для нее загадкой: что, собственно, производит эта фирма и какую корреспонденцию придется ей вести. Подруги внимательно слушали. Затем пошли купаться.

Испытательный месяц у Надежды кончился. Видимо, к полному удовлетворению начальства. Чувствами молодого секретаря никто не интересовался. Само собой разумелось, что чувства эти весьма положительны и даже более того, ведь с этим — несомненно важным — шагом в жизнь, как высокопарно звучат подобные избитые словосочетания, связывается столько вдохновляющих предрассудков, столько обнадеживающих чувств и тревог, столько благостных мечтаний и прочей дребедени, что в конце концов бесполезно копаться в переживаниях и впечатлениях одной-единственной выпускницы Коммерческого училища, которая в подобной ситуации не представляет собой исключительного явления — и это прежде всего подтверждается статистикой. С окончанием испытательного срока пришло и начало, иными словами — первое жалованье.

Бухгалтерия, где должен был состояться этот несомненно положительный акт, располагалась в высоком первом этаже, означенном вывеской ПАРТЕР. Прошу извинения за это затасканное слово «располагалась», но в данном случае никакое другое не выразило бы так точно значения этого предприятия и его бухгалтерии. Окна продолговатого помещения не были зарешеченными — наивное представление Надежды, — они выходили в тихую улочку, никоим образом не в солнечный и будоражащий воображение бухгалтеров парк. Некогда в этом коридоре висела еще одна бронзовая табличка с элегантно выведенной надписью БУХГАЛТЕРИЯ и стрелкой в нужном направлении. Но уже в 1939 году она исчезла, не иначе как пополнила фонд пушечного металла. Бесспорно качественная бронза была заменена картонной вывеской, с выведенной готическим шрифтом надписью RECHNUGSSTELLE и указанием, когда выплачиваются жалованье, премии, гонорары и прочее.

Согласно расписанию, устанавливающему, что буквам С — Я выплата производится всегда 3-го числа текущего месяца точно от 13.45 до 14.15, Надежда вошла в бухгалтерию и уже минутой позже держала в руке свое первое, как указано было на расчетном конверте, жалованье, выплаченное за месяц испытательного срока.

Необходимо заметить, что это было не только первое жалованье, но вообще первые деньги, которые она получила и которые были выше — в ее глазах чуть ли не до самого неба — суммы в десять крон, до сих пор остававшейся самой высокой купюрой, какая попадалась ей на глаза. Эти деньги не предназначались для покупки необходимой вещи, предмета, важность которого была бы многажды взвешена и обговорена, как это случалось до сего времени. Они лежали в Надиной сумочке, будто разутюженные, — три сотенные и одна пятисотенная, сколько-то мелочи, — и Надя была уверена, что матушка даже не рассчитывает на такую сумму. Мысль о сберегательной книжке ей, конечно, и в голову не пришла бы, потому что она вообще не верит в возможность получения каких-либо денег, которые может принести иной источник дохода, чем несбыточный салон MODES ROBES Надежда Томашкова (голубая табличка с золотыми буквами).

В четыре часа пополудни, в ослепительный августовский день, Надя с букетом роз нырнула в сыроватую зловонную арку родного дома, который все еще не научилась любить, но и не научилась ненавидеть, она просто воспринимала его как необходимое наличие крыши над головой, а вовсе не родного дома — это было бы большим преувеличением. Она поднималась по деревянной лестнице, крутой и темной, дорогу ей озарял аромат роз, которые вопреки жаркому дню сохраняли девственную свежесть ночной росы. На третьем этаже на маленькой площадке у общего водопровода судачили соседки. Они не