Севастопольский Дозор - Сергей Недоруб

Мне никто не возразил в ответ.

Паром издал неторопливый гудок, и коренастый парень в матросской фуражке перекинул канат на причал Северной бухты.

Согласно данным, найденным Клумси в дебрях планшета, нужный нам дом находился на Радиогорке. Фон Шелленберг неодобрительно похимичил с навигатором «БМВ», и мы добрались до места достаточно быстро. Там европеец в очередной раз вызвался посидеть в машине и подождать нас. Возможно, он снова выражал таким образом протест.

– Не понимаю, что мы должны найти, – сказал Морозко, вылезая из машины. – Наверняка наши тут побывали. Они должны были обыскать жилища всех Иных. Кажется, именно так и поступают, когда кого-то ищут в чужом городе. Идут к нему домой.

– Поставь себе балл за очевидность, – сказал я. – Светлые дозорные первое время жили на съемных квартирах, это да. И лишь одна женщина привезла с собой ребенка. Дочь Кристину. Думаю, в критический момент она подкинула ее в «гнездо».

– Что это значит?

– Никто не слышал такого определения? – Я повернулся к остальным.

– Я слышал, – сказал Эл. – Подкинуть в «гнездо» – значит поместить ребенка в человеческую семью под видом собственного. Для этого нужно так заморочить голову проживающим в «гнезде» людям, чтобы дите сочли членом семьи. Разумеется, с полным набором всех воспоминаний. Самый простой способ – выбрать «гнездо» с одиноким стариком. Скажем, с бабушкой, и убедить ее, что к ней приехала внучка.

– В Средние века так часто делали, – добавил я. – Когда шли гонения на Иных, многие из них так пристраивали своих детей в обычные семьи.

– И как долго длилась иллюзия?

– Да хоть всю жизнь. Человеческая память по своей природе избирательна. Если со временем приходят еще и родственные чувства, то от них уже так просто не избавишься. В современности так не поступают по двум простым причинам. Во-первых, уровень жизни Иных после заключения Договора весьма сильно вырос. А во-вторых, для подкидывания в «гнездо» требуется ярко выраженное невозражение противоположной стороны. Не говоря уже о том, что для расставания со своим ребенком в принципе нужны весомые причины.

– Значит, Темные не возражали, что Светлая волшебница пристроит в человеческую семью свою дочь?

– Учитывая, что они тут уже стали умирать, – да, вполне могло быть. Да и к чему возражать, если сам отец ребенка – Темный? Возможно, это была как раз его идея.

– И Гесер не нашел девочку.

– Мог и не найти, – уклончиво ответил я. – Мог и скрыть. Кто ж его знает? Одно ясно – адрес ребенка сохранился в компьютере Темных. И это уже странно. Как будто они чувствовали, что может наступить момент, когда Кристина останется сама по себе.

Я поразмыслил еще немного.

– Нам оставили улики, ребята, – сказал я. – Вдумайтесь, что мы нашли в обоих штабах.

– Амфоры и планшет, – сказал Махсуд.

– Верно. Одна деталь хранила информацию о существовании ребенка пропавшей дозорной Елены, о котором в расследовании даже речь не шла. Вторая деталь давала адрес Кристины в городе и вносила уточнение, что она была дочерью сразу двух разных сторон. Это прямые указания для нас. Но, видит Сумрак, я не знаю, почему Гесер с Завулоном скрывали это от всех. И ничего не сказали нам. Они хотели, чтобы мы нашли все ответы на месте. И это мне покоя не дает.

Остальные слушали меня, не прерывая. Вряд ли это было выражением почтительности. У ребят попросту не было идей. Морозко шел впереди, то и дело посматривая на экран своего сотового, где его вела карта встроенного навигатора.

Нужный нам дом представлял собой массивную девятиэтажку.

– Осмотритесь тут, – сказал я. – Морозко, Лина – проверьте квартиру. Веда, будь добра, сходи с ними, осмотри замок на ловушки.

– Буду добра, – развела руками Веда. – Идемте.

– Клумси, проверь детскую площадку, – попросил я. – Ищи любого необычного ребенка. На Кристине должно быть легкое заклятье. Если ребенок мал по возрасту, он должен сам верить, что новая семья – его настоящие родственники.

– Обычных детей не существует, – уныло сказал Клумси. – Поверь бывшему воспитателю… Ну ладно.

– Махсуд, Ромка. Несите наблюдение – тут могут появиться наши знакомые дозорные, включая мать ребенка. Учтите, она уже не та, какой была.

Татарин кивнул, вытащил курево и отошел к столбу, глазея по сторонам. Ромка отошел к другому концу здания, откуда ему были видны три улицы сразу.

Я присел на лавочку рядом с вампиром.

– Эл, – обратился я, – скажи, почему ты кровь не пьешь?

– Имею право.

– Это понятно, имеешь. Но все же – почему?

Вампир обнажил искусственные клыки, снова сомкнул губы.

– Я был укушен шесть лет назад, – начал он рассказывать. – И до этого был большим фанатом Гарри Поттера. Только не смейся.

– И не думаю смеяться.

– Лет десять до этого я ждал письма в Хогвартс. Знаешь, все мечтал, что прилетит пушистая сова с конвертом в клюве и принесет мне приглашение в мир чудесного волшебства. Но шесть лет назад я понял, что этого никогда не случится.

– Потому что тебя укусили?

– Нет. Что мне тот укус? Про Иных я знал с детства – моя подруга по школьной парте была вампиршей.

– Ого, – вырвалось у меня.

– Да, ого. У нас был уговор, что когда-нибудь я подставлюсь под ее клыки. Добровольно. Какая-никакая, но романтика, и Великому Договору не противоречит. Я рос, читал Гарри Поттера и предвкушал момент, что однажды примкну к миру Иных. А затем в один прекрасный день меня как ударило. Я все обдумал как следует и осознал, что сова не прилетит.

– Потому что Гарри Поттера не существует?

– Потому что я русский.

– Не понял. – Я помотал головой. – Подожди, я запутался…

– В «поттериане» одиннадцать магических школ. И будь тот мир правдой, Министерство магии никогда не прислало бы мне сову, чтобы зачислить в британский Хогвартс. Вместо этого меня бы приняли в славянский Дурмстранг, потому что он ко мне географически ближе. Я бы никогда не побывал в Хогсмиде, не поздоровался за руку с Дамблдором, а шляпа-сортировщица не направила бы меня в Гриффиндор. Я бы не боролся с Роном Уизли за звание лучшего рыжего друга Гарри, не почувствовал бы вкус губ Гермионы Грейнджер, не носил бы волшебную палочку под плащом со знаменем любимого факультета. Нет, я бы провел семь лет в снегах при минус тридцати в кадетском корпусе Дурмстранга для мальчиков, где об меня каждый день вытирали бы ноги. Самым сильным магом, встреченным мною, стал бы Каркаров, выпущенный по условно-досрочному за то, что слил данные о своих бывших корешах. Моим кумиром был бы тупой как пробка Виктор Крам, при виде бицепсов которого я бы пускал слюни. Я бы не расставался со своей оливковой военной формой с такими огромными, блестящими, круглыми пуговицами, таскал ушанку, я бы скакал в ватнике с дикими воплями на площадях по всему миру на кубках по квиддичу и тремудрых турнирах в поддержку истинных чемпионов, не высовываясь из массовки, очищал бы чужие метлы и сапоги, дышал огнем из заскорузлых посохов, древних, как дерьмо мамонта, и так же пахнущих…