Большая Суета - Ислам Иманалиевич Ханипаев

сказать, чтобы меня услышали. Чтобы с этого шакала спросить. Теперь не знаю, есть ли вообще от этого польза…

– Есть, – сказал Шамиль будто сам себе. – Польза есть всегда, когда указываешь на несправедливость.

Валерия взглянула на него настороженно, поскольку понимала, что эта тема касалась лично его.

– Ай! – вскрикнула Натали, уколовшись. Валерия протянула руку, и блогерша наконец отдала ей штаны Муртуза.

Громко вздохнув, Юсуп сказал:

– А я собирался в тот день, когда мы сюда залезли, себя… В тот день утром я решил, что пора все поставить на свои места, признаться в своих чувствах, – и пошел в театр. Получилось все не так, как я ожидал. Совсем не так. Охрана, которую попросили меня не впускать, я, который выпил лишнего, и она, не готовая меня услышать. Так и получилось то, что получилось. Оказавшись в луже у служебного входа в театр… в свой родной театр, в котором я проработал почти двадцать лет, я подумал: «Все. Хватит. Финита ля комедия». Пошел на Черные камни, смотрел на море, размышлял, подводил итоги жизни… Если подумать, я прожил довольно яркую жизнь: в ней было все. Слава, путешествия, борьба. Все, кроме любви. – Он замолчал, задумался и некоторое время о чем-то думал, а потом продолжил: – Извините, отошел от темы. Я смотрел на море, камни и как-то близок был к концу. Затем услышал, что едет поезд. В нем люди, они смотрят на берег, на тех, кто гуляет, машут руками, и я решил дождаться, пока он уедет, не хотел, чтобы они увидели… Вдруг там какой-нибудь ребенок… Уехал поезд, а за ним идет женщина. Прямо по рельсам. Она была далеко, но, кажется, я поймал ее настроение – чувство полного одиночества и в то же время свободы. Свободы от всего и от смерти тоже. Ведь все-таки есть что-то опасное в том, чтобы идти по железной дороге, что-то рискованное… Я себя чувствовал наоборот: вроде как свободен, готовый к гибели… но заперт, придушен, закован в призрачные цепи. А так хотелось вздохнуть. Я увидел в этой женщине некий символ, знак того, что надо попробовать еще немножечко пожить, и увидел в этом дереве причину, способ сделать все и сразу: показать масштаб своих чувств и обречь себя на муки. Я рад, что сумел понять этот символ – «женщина на рельсах»… Есть что-то такое в железной дороге… – Юсуп смотрел вдаль и пытался подобрать правильное слово. Он не знал, что в избушке напротив него сидит человек, для которого железная дорога всегда была символом…

– Бесконечное, – продолжила его мысль Валерия. – Не видно начала и конца. Она состоит из тысяч частей, рельсов, шпал, и при этом она единая.

– Да, – удивился Юсуп. (По правде говоря, удивился не только он. Валерия впервые сказала что-то откровенное, пусть и туманное по смыслу.)

– У меня было что-то похожее. Это был двухтысячный год. Тоже канун Нового года. В тот день закончился суд, который я проиграла мужу. Второму, не этому солдафону. – Она небрежно махнула рукой вниз. – Муж забрал дочку, которой еще не было года. Дело с самого начала было проигрышное… Чтобы женщина в Дагестане выиграла в суде в те времена… Невозможно. Мне был тридцать один. Ни постоянной работы, ничего. И с алкоголем были проблемы. Соседи в суде подтвердили. В общем, проиграла… Пошла вниз к морю. Долго шла по железной дороге. Пока не услышала за спиной поезд. Умирать я не собиралась, я была просто потеряна, не понимала, куда идти дальше. И только железная дорога будто за меня выбирала путь… В общем, я сошла и смотрела на вагоны, поезд замедлялся, так как подъезжал к вокзалу. Я делала это сотни раз, просто смотрела на людей, понимая, что больше никогда их не увижу: они будут улыбаться или показывать языки, или не замечать меня, но это было неважно. Мне просто нравилось смотреть, как текут жизнь и судьбы людей, незнакомых между собой. Мой взгляд остановился тогда на мальчике. Он сидел прямо у окна, приподнял руку, она почему-то была окровавлена, или, может, мне показалось. Не знаю. Он улыбнулся, помахал мне этой рукой и поехал дальше. Больше я никогда его не видела, но запомнила. И решила в тот день, что костьми лягу, но буду защищать права людей. Женщин, детей и даже мужчин… Хоть в тот день меня лишили главного права любой женщины – материнства.

– А где она сейчас? Дочь… – спросил Муртуз.

– Здесь. Живет своей жизнью, – ответила Валерия, вспоминая, что утром, перед тем как залезть на дерево, она пошла именно туда – в дом дочери, но не решилась и сбежала. – Бывший умер уже давно. Так что дом достался по наследству ей.

– Общаетесь?

Валерия помотала головой:

– Она не знает обо мне. Так даже лучше.

– Как может быть лучше, если дочь не знает мать?

– Я защищала права людей в начале двухтысячных, когда тут каждый день на улицах взрывали и расстреливали политиков, религиозных деятелей, журналистов! Меня раз десять, не меньше, грозили убить и три раза просто ловили на дороге, похищали, объясняли мне, о ком и как не надо говорить. Про простые аресты вообще молчу, каждый год по пять раз сижу в обезьяннике! Конечно, я решила, что так будет лучше, и я до сих пор так считаю! – ответила она, но по щекам ее почему-то текли слезы. – Это не твой случай, когда ты считаешь, что просто бесполезен, хоть ты и не прав! – обратилась она к Муртузу. – Когда все закончится, ты слезешь с этого гребаного дерева, найдешь свою семью и будешь жить с ними, понял?! – (Муртуз виновато опустил глаза.) – Мой случай другой: я – проблема. Со мной опасно, да и сама я не сахар. Знаю свой характер. Зачем портить чужую жизнь? Я следила за ней, пока она не закончила школу, а дальше все. Обещала, что не буду. Надеюсь, она счастлива, но на этом все. Я иду дальше – защищаю права людей… А теперь еще и деревьев.

Конечно, Валерия не сказала, что в то утро решилась познакомиться с дочкой, но в последний момент сбежала. Она не сказала Юсупу, что это была именно она, там, на железной дороге недалеко от Черных камней, с которых актер хотел прыгнуть в воду. И нет – она не сказала, что тоже, как и он, собиралась прекратить свои мучения, бросившись под поезд. Собиралась, но передумала. Не потому, что увидела Юсупа (хотя она видела человека, одиноко стоявшего на краю смотровой площадки). Просто в нужный момент включился ее характер, ее гордость. Как это так, чтобы она – Валерия Занозьева – просто взяла и повторила судьбу героини романа Толстого?! Это ж сколько человек будут ликовать в тот день, когда узнают о ее кончине, точнее о том, каким способом она лишила себя жизни, сдалась, признала поражение. Ну уж нет! Такого она допустить не могла. Не дождетесь!

Валерия, перекусив зубами нитку, швырнула штаны Муртузу.

– Спасибо, – бросил тот мрачно.

Тем временем в штабе:

– У вас остались какие-то сомнения? – спросил Касим у генерала. – Эти люди опасны! Все слышали про бомбу! Вам этого мало?

– Лера сказала, что нет никакой бомбы…

– Женщина все что хочешь скажет! Но даже если нет – вот же наш идеальный шанс! Давайте, действуйте! У нас есть оправдание для штурма! Это была угроза!

– После этой сцены? Вы думаете, это хорошо скажется на репутации?

– Чьей?

– Да всех! Власти! Армии! Города! Тем более после этих двух клоунов! Вначале шарлатан, а теперь этот пустоголовый олень! И его не надо было туда приводить!

– Я не знал про эту аварию! – попытался отбиться Касим.

– Кого бы они ни просили, больше никого не приведу! Все, хватит! Приведи этого, приведи того!

– Генерал. – В штаб вошел офицер.

– Да?

– Нам тут передали записку сверху. Просят привести этого человека.

Глава 19