Де Бюсси - Анатолий Матвиенко

Начал с античной тематики, представленной рукописными фолиантами Кретьена де Труа. Он же написал рыцарские романы, неумело совмещая острый сюжет с мелодрамой… Впрочем, над первопроходцами смеяться грех.

Средневековая поэзия Марии Французской скучна и однообразна до безумия. Но я был лишен возможности ознакомить Эльжбету даже в собственном пересказе с «Маленьким принцем», «Госпожой Бовари», «Собором Парижской Богоматери» или с «Королевой Марго», хоть в трилогии Александра Дюма о гугенотских войнах упоминаются события, предшествующие экспедиции Генриха Анжуйского в Польшу. При всем романтическом складе ума Эльжбета – достаточно проницательная, сочтет меня убогим на голову… Увы, ей никогда не смогу признаться, что обладаю знаниями будущих столетий.

Печатных книг удалось собрать два десятка, среди них – новинку, лионское издание «Гаргантюа и Пантагрюэль» Франсуа Рабле, с последним томиком долго колебался, не покажется ли гротескный юмор романа о двух обжорах слишком уж отталкивающим. Решил – пусть читает!

Наконец, добавил польские романы, в Кракове книгопечатание было развито на удивление хорошо для Восточной Европы.

Очень долго сочинялась сопроводительная эпистолия. Поднаторев во французском разговорном, я был далеко не так хорош в письме с орфографией шестнадцатого века. Особенно по сравнению с Рабле. Де Бюсси до моей оккупации его души и тела владел грамотой хуже, чем шпагой. В общем, пришлось нелегко.

«Любезная пани Эльжбета! Великодушно прошу извинить, что не исполнил свое обещание выслать Вам книги немедленно, как прибыл в Краков, ибо получил на обратном пути ранение (Бог миловал, ничего серьезного), и потребовалось время, чтобы наполнить приличную французскую коллекцию. Каждую книгу отбирал тщательно, памятуя, что к ней прикоснутся самые чудесные на свете ручки, боялся оскорбить Вас нелепым или слишком фривольным содержанием. Впрочем, не я – автор этих книг и не распишусь под каждой их строчкой; мной двигало желание показать Вам французскую литературу во всем ее разнообразии.

Скоро на восток тронется группа купцов, отправлю Вам книги с ними в сопровождении надежных людей.

Больше всего сожалею, что не имею возможности еще раз посетить Смоляны: данное Ногтеву слово чести блюсти Ваш траур и придворные обязанности тому препятствуют. Но никакие препятствия не вечны.

В круговерти буден меня согревает надежда снова увидеть Вас, разгоряченную от скачки по просторам литовских полей, с полными огня глазами, развевающейся на ветру накидкой… Не забывая ни на миг, с чего началось наше с Вами знакомство, не тешу себя надеждой на что-то большее. Но мечтать хотя бы увидеть Вас, прикоснуться губами к кончикам пальцев в перчатках, услышать Ваш голос и смех… Я не в силах запретить себе эти грезы!

Располагайте мной, как Вам заблагорассудится.

Ваш Луи де Клермон, сеньор де Бюсси д’Амбуаз».

Ранним утром я проводил четыре купеческие повозки с кавалькадой всадников до северных ворот на Люблинский тракт. Душу заполнило сомнение: она что-нибудь напишет в ответ? Вежливую благодарность или что-то более сердечное? Занятый романтическими мыслями, пропустил приближение опасности.

– Вот и наш заносчивый француз! Один, без сопровождения. Наверно, бессмертный?

Синицкий, едко улыбаясь во всю ширь физиономии, преградил своей лошадью дорогу Матильде. Я заметил у него отсутствие верхнего клыка. Кулак зачесался навести симметрию, без всяких куртуазных дуэльных правил. Но не время и не место – мы стояли верхом на городской улице неподалеку от сгоревшего особняка Радзивиллов, а за спиной шляхтича нарисовался монументальный Сокульский, восседающий на коне размером с зубра, за ним виднелись Соколовский и пара шляхтичей из числа зрителей их эпического проигрыша. Уж с Сокульским я точно не желал вступать в поединок ближе чем на расстоянии выпада шпагой. Конечно, будущих «атташе по культуре» обучают некоторым подлым приемам самообороны без оружия, но этой горе мускулов я ничего не противопоставил бы.

– Все мы умрем – рано или поздно. Уход в мир иной можно лишь несколько ускорить. Пан Сокульский! Вашего долга осталось каких-то полтораста злотых. Платите, и я готов сдержать обещание о ночной прогулке.

– Отдам вашей вдове!

– Пшепрашам, я не женат.

– Что же помешает нам убить вас прямо сейчас? – проникновенно вопросил Синицкий.

– Соотношение сил. Вас пятеро, как и в прошлый раз. Драка пятеро против одного закончилась для вас плачевно. Наберите людей, согласуйте тактику. Но, боюсь, ничего не поможет.

– Отчего же? – снова заскрежетал Сокульский.

– Бог и правда на моей стороне. Каждый раз я защищаю свою жизнь, отбиваясь от превосходящих численностью поляков.

– Лжете, де Бюсси! У Люблина вы убили моего кузена, первым напав на карету с сопровождением.

Реплика Синицкого сбила меня с толку. Кто рассказал панам про тот бой? Раненый кучер? Докторишко? Тарас? Не знаю… Зенон скрылся с моим золотом и, что самое досадное, с пистолетами и метательными звездами. Чеховский воевал с перепуганной лошадью и пропустил все интересное. Тарас убит. Значит – кучер, сучья морда. Жаль, что его не прикончил на месте.

– Вы не были там, пан Синицкий, и не можете судить. А Господу видно всё. Итак, когда вместо «слова чести» я получу остальное? Не томите, панове, скоро осень, дожди, ночные прогулки будут неприятными. Да и пора уже обращать взыскание на поместье Сокульских у Лодзи, если даже меня убить, это сделает мой наследник, король Хенрик.

Мы расстались, взаимно недовольные друг другом, должник вместо «прощайте» или «всего доброго» только прорычал: обманешь с поединком, и лучше из Вавеля тебе не выходить.

При таком количестве недоброжелателей можно сразу заказать бронированный гроб и не вылезать из него, пока в том же гробу не похоронят. К счастью, Генрих снова воспылал любовью к охотничьим забавам, и мы на следующий день высыпали из Вавеля целой армией. Правда, несчастный случай на охоте – дело настолько заурядное, что подкараулить меня не составляло труда, всадив шальной арбалетный болт. С готовностью Генриха не обострять отношения со шляхтой никакого расследования не будет.

Я снова взялся за пистолеты. Вавельские мастера, искусные в холодном оружии и доспехах, в огнестрельном отстали от французских, а я, как уже говорил, не знал рецепта сталеварения. Повезло в другом – в подвале дворца случайно обнаружилась тайная комната изрядных размеров, ночью меня привлек туда отзвук удара, от которого вздрогнули массивные стены, и подымающийся откуда-то снизу химический смрад. Опыт Чечни подсказал – это был взрыв в замкнутом объеме! Но горелый порох пахнет совершенно иначе… Словно какая-та пружина вытолкнула меня из карточного зала.

– Ежи! – я поймал за плечо пробегавшего пожилого служку, очевидно, помнившего еще Сигизмунда Первого. – Скоро утро, круль отходит почивать, кто беспокоит его сон?

– А-а-а… Это, кажись, пан Пшемысский балует, – предположил старик. – За статуей Зевса у парадной лестницы увидите рычажок, откроет винтовую лестницу вниз. – Только не задохнитесь, пан де Бюсси. Его поиски философского камня рождают изрядную вонь.