Багровые ковыли - Виктор Смирнов

Генерал чувствовал, что противостоит напору толщи воды, как затычка в плотине. Большевики были сплоченны, а белый лагерь раздирали распри и ссоры. Генерал устал.

– Какое дело привело тебя? – спросил Климович, еще раз с легкой иронией взглянув на ордена и пальмовые ветви на груди летчика. – Весь этот парад для меня?

Константин Янович как можно более ясно рассказал о непростой судьбе Юры Львова, о его дружбе с красным разведчиком Кольцовым. Это было случайное стечение обстоятельств. Но сейчас подросток живет другой жизнью, в нормальной семье, и не следует ему таким способом напоминать о его тяжелом сиротском прошлом. Арестовали Юру Львова того, кем он был когда-то. Но он уже другой.

– Понятно, – сказал Климович. Ему уже успели доложить о деле молодого Львова.

Подростку, несомненно, было известно немного, особого интереса для контрразведки он не представлял. Но многих подпольщиков он знал в лицо и в этом качестве мог быть важным свидетелем. Просил же об этом парнишке не кто-нибудь, а Лоренц, боевой друг.

Климович задумался. Законы дружбы взяли верх над деловыми соображениями. Он вызвал адъютанта.

– Свяжитесь с Татищевым или Селезневым. Дело о подростке Юрии Львове закрыть за мизерностью им совершенного и неполными годами. Львова доставить ко мне. – И затем Климович повернулся к Лоренцу. – Не обижайся, Константин Янович, дорогой, если попрошу подождать в приемной. Ты ведь тоже, наверно, не был бы доволен, если бы тебя надолго отрывали от ручки управления в аэроплане?

Они распрощались, вновь по-товарищески обнявшись. «Ручка управления… – думал Лоренц, сидя в приемной и ощущая на себе уже почти дружелюбные взгляды полковника. – Но моя стихия – небо, а какова твоя стихия, генерал?»

…Обратно Лоренц и Юра ехали на том же самом извозчике, который то ли из уважения к утреннему седоку, то ли из-за отсутствия пассажиров по-прежнему стоял на Чесменской возле штаба. Юра был подавлен. Он доставил столько неприятностей дяде, замечательному человеку, лучшему в мире летчику, – только сейчас он увидел, сколько у Константина Яновича боевых наград.

Они долго ехали молча, потом Юра спросил:

– А как вы узнали, что я там… у них… у этих?

– Твой друг, – объяснил Лоренц. – Он пришел вчера почти ночью, чтобы известить нас.

– Ленька, – догадался Юра.

– Я, к сожалению, не спросил его имени. Но его поступок… Знаешь, Юрий, человека надо все-таки судить не по словам, а по поступкам. Он совершил благородный поступок. Кто он, из какой семьи?

– У него никого нет.

– То есть как это? И где же он живет?

– Он беспризорник, – решился открыть правду Юра. – Но он очень хороший. Несколько раз меня выручал… ботинки мне подарил…

– Вот видишь! У него наверняка были порядочные родители.

После этого Лоренц замолчал и больше не возвращался к этой теме.

Когда копыта лошади гулко простучали по дощатому настилу моста через речку Качу и перед ними открылась огромная площадка авиашколы, Лоренц сказал:

– А погода сегодня, положительно, летная.

– Да, – ответил Юра удрученно. После всего происшедшего, полагал он, дядя и тетя постараются отправить его куда-нибудь подальше от этого важного военного объекта. Ведь и на них ложится ответственность за человека, который был связан с красными. Константина Яновича могут лишить его летной работы. А как он без неба? И, кстати, без денег, которых и так вечно не хватает?

Неужели вот так сразу, в один день, оборвутся мечты и планы, которые стали частью жизни Юры? С ними он теперь просыпался, с ними – засыпал. Как нелепо, как жестоко все устроено! Сначала он потерял отца и мать, потом приобрел близких людей, которые хоть в чем-то возместили ему потерю. И вот теперь он лишится и их. Нет уже рядом ни Кольцова, ни Ивана Платоновича, ни Наташи, ни Красильникова, ни Одинцова. А скоро он расстанется и с Лоренцами, с милой Елизаветой-Керкинитидой.

Но разве он виноват в том, что взрослые, разумные люди, у которых он должен был научиться всему доброму, разъединились и вступили в ожесточенную борьбу друг с другом? Павел Андреевич говорил, что из всей этой борьбы вырастет новый, справедливый мир. А если нет, а если не вырастет?

Ольга Павловна и Елизавета, однако, встретили его так радостно, как будто он вернулся из дальнего путешествия. Никто не вспоминал, как и почему пришлось выручать Юру. Ольга Павловна напекла оладий. С джемом, сваренным из сладкой-пресладкой вишни. Эти оладьи и этот чай казались Юре сейчас неземным блаженством.

Юра оттаял, отогрелся после всех злоключений, но по-прежнему был молчалив.

– Ну-с, Юрий… – серьезно начал Константин Янович.

«Сейчас он скажет о том, что меня отсылают куда-нибудь. Куда и к кому? В какой-нибудь дом для сирот? Но я не хочу! Не хочу! Я не могу расстаться с самолетами! Я хочу каждое утро слушать, как заводят моторы. Сидеть в классах, разбирать схемы, как это делают курсанты. Помогать механикам в мастерских. Хочу узнавать у них все, что можно узнать об аэропланах!..» Юра сжал скулы, чтобы не разреветься.

– …Погода, как я сказал, сегодня летная, – продолжил Константин Янович. – Поэтому я решил «вывезти» тебя… – Он посмотрел в широко раскрытые глаза племянника. – Мог бы «вывезти» и раньше, но тогда ты был бы простым пассажиром, зрителем, а сейчас ты человек, который уже кое-что понимает в авиации. Начнем? Юра, ты меня слышишь?

– Слышу, – тихо сказал Юра.

Конечно, ему хотелось броситься к Константину Яновичу, обнять его. В сущности, он так и не успел поблагодарить его за все. Но Юра боялся так открыто проявлять свои чувства. Не девочка и не малолетка – он уже серьезный человек.

– Сегодня ты будешь сидеть на пассажирском месте. Жаль, что у нас еще нет аэропланов со спаренным управлением. За границей, говорят, уже появились такие. Я мог бы доверить тебе аппарат на простых участках, постепенно усложняя работу. Через неделю-другую, мне кажется, ты уже сможешь полететь самостоятельно.

На аэродроме Лоренц и Юра облачились в комбинезоны и держали в руках шлемы. Механики выкатывали из ангара двухместный учебный «ньюпор». Юра старался унять охватившую его радостную дрожь.

Без погон и своих блестящих наград, под теплым ветром, теребящим суворовский кок, Лоренц и сам казался мальчишкой, который старается быть серьезным, потому что играет в очень взрослую игру. Встав рядом с Юрой, он ладонью измерил уровень их макушек и сказал с удовлетворением:

– Ты так быстро растешь. По-моему, тебе не понадобятся колодки, будешь летать в обычных сапогах.

Юра машинально взглянул на «колбасу». Им предстояло взлететь в сторону моря: побережье уже нагрелось, и ветер дул оттуда, где серебрилась, синела и зеленела выпуклая водная громада, помеченная легкой рябью волн.

Проводить Юру в первый свой полет прибежала и Лизавета. Но Юра не замечал ее. В мыслях он уже отправил «ньюпор» в небо и, проделывая за пилота все необходимые движения, пробегал глазами показания приборов. Если бы Юра посмотрел на Керкинитиду, он увидел бы в ее глазах восхищение, и зависть, и радость, и огорчение. Ей уже приходилось летать с отцом, но Юра отправлялся в небо не просто как пассажир, а как ученик которому вскоре предстояли самостоятельные полеты.