10 вещей, которые я теперь знаю о любви - Сара Батлер

Мужчина останавливается посреди каждой комнаты, медленно поворачивается, кивает, что-то подсчитывает в уме. Женщина трогает стены, двери, подходит к окнам и выглядывает на улицу.

Мне удается держать себя в руках, пока мы не заходим в папину комнату. Смотрю, как они бродят по ней. Женщина чуть ли не мурлычет. Конечно, это будет хозяйская спальня. Они поставят сюда широкую кровать с металлической спинкой.

У женщины будет туалетный столик с тремя зеркалами, которые можно развернуть так, чтобы увидеть свой профиль. Представляю, как она сидит на низеньком пуфике, мажется ночным кремом. А мужчина лежит в кровати и читает при свете лампы с шелковым абажуром.

— Собираетесь поселиться тут с семейством?

Женщина оттягивает ворот пальто:

— Нет, только мы вдвоем.

Вымученная улыбка.

Я киваю.

— Просто я не уверена, что этот дом подойдет для детей.

Гости обмениваются взглядами.

— Мне тут никогда не было уютно.

— Но это прекрасный дом, — возражает женщина, поглаживая угол шкафа.

— Можно мы заглянем на второй этаж? — спрашивает мужчина. — Буквально на пару минут, для полноты картины.

— Вы так любезны, — добавляет женщина. Кремовое пальто, перехваченное поясом на талии. Коричневые кожаные ботинки. Она в хорошей форме.

Я поднимаюсь наверх, они идут следом. Открываю дверь своей комнаты. Не хочу их пускать сюда.

— Вы правы, это действительно важно.

— Простите?

— Найти дом, в котором вам будет уютно. Настоящий дом. Не представляю, почему вам здесь не нравилось. — Она указывает на стол, мамин портрет, сад в окне, сосновые полки, разбросанные вещи, которые я не успела выбросить: книжки, камешки, старый плюшевый мишка.

— Это же просто чудо, — говорит она.

Помню, как папа впервые оставил меня дома одну на весь вечер. Мне было лет четырнадцать-пятнадцать, так что возможность остаться дома в одиночестве казалась тогда роскошью. Можно было делать что угодно, есть что угодно, смотреть по телевизору что угодно. Вот наконец отец ушел, оставив после себя лишь легкий аромат мыла и пены для бритья. Я налила себе горячий шоколад с тремя ложками сахара, уселась в папино любимое потертое кожаное кресло в гостиной, и тут на меня вдруг навалилась оглушительная тишина. Стало не по себе. Я включила телевизор и сделала звук громче, но тишина все сгущалась. В горле пересохло, сердце забилось чаще. Я сказала себе, что это все глупости. Не помогло. Тогда я попыталась понять, чего я так испугалась. Воров, насильников, привидений, пожаров, темноты, наводнения… или чего-то другого, чего-то из кирпичей и штукатурки, с дверями и окнами, с камином, выложенным кремовыми изразцами в зеленый листочек, с огромным красным диваном и темными, грузными книжными шкафами.

Я стала щелкать пультом, но никак не могла выбрать передачу. Мне захотелось в туалет, но я даже подумать боялась о том, чтобы выйти из комнаты. К тому времени как папа вернулся, мой мочевой пузырь был словно набит острыми камнями. Отец потрогал мне лоб и спросил, как я себя чувствую. Отмахнувшись от его вопросов, я медленно-медленно потопала в ванную.

Ванная. Комната Си. Комната Тилли. Чердак. Веду пальцами по стене всю дорогу до прихожей. Гости благодарят меня целую вечность. Наконец женщина берет в руки зонтик, я улыбаюсь, киваю им, захлопываю дверь и прижимаюсь лбом к шершавому стеклу. Мне нужно проветриться. Пройтись. «Лучший способ вымести паутину из углов», — как сказал бы отец.

На улице тихо. Воздух пахнет мокрым асфальтом. Машины шуршат колесами, проезжая мимо. В парке несколько человек с решительным видом выгуливают собак. Под широкими ветвями дерева хихикает парочка. Ветер вырывает у меня зонтик. Закрываю его и чувствую, как дождь лижет мне лицо.

Будь отец сейчас рядом, он покачал бы головой и велел не валять дурака. «Не трясись так над домом. Это всего лишь дом, — сказал бы он. — И открой зонтик, а то простудишься. Знаю я тебя. Полминуты тебе хорошо, а потом жалуешься весь день, что промокла и продрогла насквозь». Стараюсь не думать о папе, но ничего не могу с собой сделать.

Кладу зонтик на скамейку возле пруда — кто-то будет за это мне благодарен. Поднимаюсь на Парламент-хилл и смотрю на туманный Лондон, здания-призраки.

Если бы Кэл был сейчас здесь, он взглянул бы на меня и рассмеялся. «Ты похожа на мокрую мышь», — сказал бы он, а потом обнял за плечи и прижал к себе. Спускаюсь по склону, теряя город из виду. Земля под деревьями скользкая, грязно-коричневая. Дождь стучит по листьям, будто сердце, что бьется неровно.

Вынимаю из сумочки телефон. «Не надо». Нахожу номер Кэла и нажимаю на вызов. Он отвечает после первого же гудка.

— Алиса? — Голос настороженный.

— Ты занят?

— Нет, нет. Подожди минутку.

Я слышу шорох. Бумаги? Одежды? Представляю, как он выбирается из комнаты.

— Алиса, как ты? Я не ожидал, что…

— Мне хотелось, чтобы они были от тебя.

— Что?

— Подарки. На пороге дома.

— Алиса, с тобой все хорошо?

— Я знала, что они не от тебя. Но мне так хотелось. Хотелось, чтобы это был ты.

Голос обрывается, я делаю резкий вдох и тяжело сглатываю.

— Алиса, да что с тобой?

Смотрю на зеленый склон, прижимая трубку к уху:

— Я на холме.

— Сейчас не та погода, чтобы гулять.

— Сегодня к нам приходили смотреть дом.

— Сочувствую.

— Я хотела… — Я наступаю в лужу. Грязь облепляет подошвы кроссовок.

— Да?

— Нет, ничего. У тебя кто-то есть, так ведь?

— Алиса, я…

— А что твои родители, не против?

— Ты несправедлива.

Ненавижу его. Ненавижу ее. Ненавижу то, как сжимается сейчас мое сердце.

— Слушай, я собираюсь… — И не могу положить трубку.

— Хочешь, встретимся? Поговорим?

Будем сидеть за столиком в кафе или пабе. Он не прикоснется ко мне.

— Алиса?

Я хочу сказать ему, что он мерзавец, но едва ли это справедливо. Хочу сказать, что тогда мне казалось: это единственный выход. Все оборвать. Уйти.

— Мы переделываем кухню. Папину кухню. Это как-то неправильно.

— Может, зайдем в ту закусочную?

Итальянская закусочная, куда мы ходили, когда нам было лень готовить. Клетчатые скатерти. Стены из искусственного камня. Воздух пропитан запахом чеснока.

— Я могу выбраться завтра. В семь? — предлагает Кэл.

Он закажет пиццу «Фиорентина». Я закажу спагетти вонголе. Мы возьмем один салат на двоих и порцию чесночного хлеба. На стол поставят чуть подтаявшую красную свечу в бутылке из-под вина. Будут звучать слезливые итальянские мотивы.