Аврора - Жюльетта Бенцони

Спустя всего четверть часа два путника исчезли в непроглядной тьме ночи, предшествующей позднему зимнему рассвету. На тополиной аллее, ведущей ко дворцу, им не встретилось ни души. Они вели лошадей под уздцы, зажимая им ноздри, чтобы те не храпели. Им повезло: внезапно пошел снег.

— Снег заметет ваши следы, — довольно молвил Петер. — Скачите, Бог вам в помощь!

Аврора обняла добряка так же горячо, как обнимала на прощание Хильду, и нагнала Асфельда, сначала ехавшего рысцой, а потом пустившего коня галопом. Дорога среди заснеженных полей была безлюдна. Снег падал тихо, бесшумно, большими хлопьями, словно кто-то наверху вывернул наизнанку огромную перьевую подушку. Стало теплее.

На рассвете, не встретив от самого Ганновера ни единой живой души, они достигли границы... Здесь им попался первый за долгое время человек — часовой, прохаживавшийся между будкой с ганноверским гербом и деревянным шлагбаумом поперек дороги. На расстоянии двадцати метров виднелась точно такая же будка, только с гербом Брауншвейг-Люнебургов, герцогов Целльских. Асфельд придержал коня.— Вас не страшит скачка с препятствиями, графиня?

— Ничуть! Признаться, это моя любимая забава!

— Тогда вперед!

Он хлестнул коня, переведя его из галопа в карьер, и на скаку вытащил из кармана бумагу с печатью на черной ленточке. Потрясая ею, он перемахнул через шлагбаум с криком:

— Чрезвычайное поручение Его высочества князя-курфюрста!

Сонный часовой и глазом не успел моргнуть. За лейтенантом последовала Аврора.

Тот же фокус они повторили и на Целльской заставе, только на этот раз пароль был иной:

— Повеление Ее высочества герцогини Целльской!

Крик еще не отзвучал, а двое всадников уже унеслись вдаль. Часовые так и не поняли, что произошло. До Целле путешественники досказали еще до того, как были заперты городские ворота, и сразу же направились к баронессе Беркхоф. Аврора окончательно выбилась из сил: день в седле после бессонной ночи превысил ее физические возможности. Она буквально свалилась на руки баронессе, выбежавшей во двор, как только ей доложили о гостях.

— Окажите милость: горячего супу и постель! — пролепетала бедняжка. — Меня совсем не держат ноги...

— Все, что пожелаете, и даже больше! Но главное — отдых. А вы, лейтенант, поспешите в замок или сначала отужинаете?

— Ужин — это прекрасно! Мы не останавливались от самого Ганновера, откуда нам нужно было как можно скорее уносить ноги, и задержались всего раз, в плохоньком трактире, только чтобы дать передышку лошадям и что-то проглотить. Но, похоже, его хозяин маринует еду в серной кислоте!

— Какие вести вы привезли? — осведомилась баронесса, провожая их в столовую, где стол бы накрыт только на одну персону. Она тут же отдала необходимые распоряжения, потребовала испанского вина и соленых кренделей с тмином.

— Недобрые, но любопытные, — ответил Клаус, к которому каким-то чудом вернулась, при всей усталости, военная четкость. — Но не лучше ли сначала доложить обо всем Ее высочеству?

— Конечно, я пошлю за ней, если у вас найдутся силы ответить на ее вопросы. Она одна во дворце. Герцог отбыл на три дня охотиться на болотах Аллера.

— Что за охота в разгар зимы? — удивился Клаус.

— Полагаю, его гонят из дворца угрызения совести. Во всяком случае, я на это надеюсь, — ответила Шарлотта Беркхоф. — Альден, как известно, окружен болотами...

Лакей принес серебряную супницу, и все трое уселись за стол, удрученные призраком несчастной принцессы, заточенной в упомянутом негостеприимном крае. После молитвы все молча принялись заеду. Баронесса уже послала слугу к герцогине, поэтому сидевшие за столом, поглощая обильные яства, говорили только о гостеприимстве славных Штоленов, оказанном путешественникам благодаря ходатайству баронессы. Но не обошлось и без обсуждения обстановки в Ганновере. За десертом, состоявшим из сливового компота с хрустящим печеньем, в столовую словно вихрь ворвался — это была герцогиня Элеонора. Похоже было, будто она, как девочка, выпрыгнула из мчащейся во весь опор кареты. Теперь она отказалась выслушивать диктуемые ее высоким положением почтительные приветствия.

— Итак? — произнесла она властно, опускаясь в подставленное служанкой кресло. — Что вам стало известно?

Первой ответила Аврора:

— Только то, что убили секретаря моего брата. По всей видимости, драгоценности, которые должны были согласно письму попасть к банкиру Ластропу, не дошли до него и «осели» на груди у «этой Платен». Вероятнее всего, что и деньги тоже у нее. Думаю, она проведала через кого-то из своих многочисленных соглядатаев о намерениях моего брата, ну, а потом...

Элеонора Целльская стрельнула из-под смеженных век негодующим взглядом.

— Откуда такая уверенность? — прозвучало гневно.

— Вчера вечером на пиру в Лайне-Шлосс в честь герцога Гессен-Касселя на груди у этой женщины красовался рубин «Наксос». Представьте, Ваше высочество, этот камень мне прекрасно знаком, ибо в последний раз я видела его у...

От волнения Аврора закашлялась, по ее щеке сползла слезинка. У герцогини это вызвало досаду.

— Ну вот, опять слезы! Ваша очередь рассказывать, Асфельд. Или вы так же чувствительны?

— Как будет угодно Вашему высочеству! Повествование обрело четкость и ясность, но стало больше похоже на военный рапорт, чем на романтические воспоминания о приключении, сопряженном с опасностями. Аврора не удержалась от упрека:

— Поете вы ангельски, мой друг, но рассказ ваш смахивает на показания в суде.

Клаус покраснел, но не успел вымолвить в свою защиту ни слова.

— Разве он поет? — удивилась герцогиня. — Вот это новости! Каков же репертуар?

— Оперный, Ваше высочество. Романсы и... военные песни, — признался бедняга, став совсем пунцовым.

— Как же так вышло, что мы об этом не знаем? — возмутилась Элеонора, не преминувшая сказать о себе во множественном числе, отчего простое кресло, на котором она сидела, показалось присутствующим княжеским троном.

— Я не подумал, что это может представлять интерес для Вашего высочества. Ничего выдающегося, простое светское развлечение... Моя мать решила, что у меня приятный голос, и я стал брать уроки. Я пою главным образом для товарищей по полку, а еще в церкви, в хоре. Я признался в этом Петеру Штолену единственно для того, чтобы помочь ему в создавшемся затруднительном положении, иначе ему было бы несдобровать. С этими ганноверцами нужно иметь за пазухой волшебную палочку, без нее пропадешь!

— Теперь вас прослушаю я, и не позднее завтрашнего дня! После чего вы поступите в мое личное распоряжение. Продолжайте ваш рассказ, графиня! Мы остановились на том, как вы возвратились к Штоленам, чтобы проститься. Только прошу, без избыточных сантиментов!

— Будет исполнено, Ваше высочество. Вот тут герру лейтенанту и пришлось вспомнить о своем певческом таланте...