Цвета расставаний - Бернхард Шлинк

Такой он был человек: что прошло, то прошло, и если что-то прошло, для него это было как отрезано. Когда у него появились Дина и дети, прежняя жизнь с сестрами и младшим братом для него прошла, Крис и ее отрезал; просто сестер это не так задело, как младшего брата, привязанного к старшему. Не отсюда ли и эти унижения? Потому что младший брат иначе не понимал?

Самолет влетал в сумерки. Иногда в окнах другого борта проскальзывал отблеск вечерней зари. В Нью-Йорке они сядут ночью. Он любил это: летя над Атлантикой, он был нигде, он никого не мог достать и никто не мог достать его, это не было его жизнью в Германии и не было его жизнью в Америке, он был один, сам с собой, свободный и легкий, и, если приземлялись ночью и он, не имея дел, сразу садился в такси, ехал в свою нью-йоркскую квартиру, ложился в кровать и засыпал, ему иногда удавалось захватить с собой в сон эту легкость и свободу полета.

В этот раз легкость и свобода были подарком не только полета над Атлантикой. Его отпустило. Его отпустил гнев от разочарований, холодности, унижений, отпустила печаль о том, чего он желал себе с братом и чего у них не было, отпустила боль. Брата, которого он открыл и который теперь был от него дальше, чем прежде, он мог чуть ли не полюбить снова.

9

Он рассказал подруге о похоронах, о своем гневе и о том, что он думал, летя назад. Что теперь он может с этим расстаться. Что боль, которая снова и снова накатывала на него, наверняка появится вновь, но такого паралича уже не будет.

Она смотрела на него, и ему казалось, что она сомневается в том, что он говорит, но не хочет смущать его своими сомнениями.

– Дай себе время, – сказала она. – Крис и Дина умерли всего три недели назад, а расставания длятся долго. С моей мамой я все еще расстаюсь. Или не все еще, а все время снова; мне все снова кажется, что она еще жива, а потом – что все-таки нет.

Он вновь начал гулять с собакой. Сначала он выбирал те маршруты, по которым ходил до похорон. Но на них к нему возвращались мысли, которые были у него раньше, и он изменил маршруты. Но и на этих новых Крис сопровождал его. Зачем Крису нужны были эти разрывы? Как он это делал? Или просто есть люди такие и есть люди другие: одним для жизни нужно постоянство, другим – разрывы? Однако и в жизни Криса тоже было постоянство, а в его собственной жизни – жизни человека постоянного – тоже не обошлось без разрывов. Но различие было. Порождалось ли оно какой-то глубокой причиной или было не глубже различия темных и светлых волос? Когда они были детьми, у Криса волосы были каштановые, а у него – светло-русые.

Ему снова вспомнилось засыпание в общей комнате и ритуал взаимных пожеланий доброй ночи. Они изобрели этот ритуал не сразу по возвращении Криса из Давоса. Сначала они желали друг другу доброй ночи один раз, и Крис потом все ворочался во сне – с боку на бок, с боку на бок. Было ли для Криса это повторение пожелания доброй ночи вначале сопровождением, а потом – каким-то продолжением его ворочанья? Может быть, он пережил какую-то травму и успокаивал, утешал себя этими повторениями?

Не был ли для восьмилетнего ребенка отрыв от родителей, брата и сестер и переезд в Давос большей травмой, чем это понимали родители и даже сам Крис? И не было ли для одиннадцатилетнего возвращение обратно в семью – после уютной жизни с ласковой теткой и заботливым дядей – еще одной травмой? Во всяком случае, это были разрывы, которых Крис не мог избежать и с которыми, может быть, справился только потому, что стал решительно отбрасывать то, с чем должен был расстаться. Так привыкают жить в разрывах.

И об этом он тоже рассказал подруге.

– Ты отпускаешь канат, – сказала она, улыбаясь, и заговорила о том, что люди, которые для нас важны, в добре или во зле, – как причальные тумбы, к которым корабль крепят в гавани. Канат можно захлестнуть за тумбу плотнее или свободнее, он может держать сильнее или слабее. – И когда канат отпущен, корабль становится свободен и может снова уходить в плаванье.

10

Уходить в плаванье, покидать гавань, оставаясь в то же время связанным с ней, – это получилось, когда он проснулся как-то утром, будучи снова в Германии. Он смотрел на «Девочку с ящеркой»[23] – репродукцию картины Эрнста Штюкельберга, висевшую напротив его кровати. Лицо девочки, детское и женское, ее мечтательный взгляд, ее вьющиеся волосы, извив ящерки, их взаимное умиротворение, море за ними – эта картина сопровождала его с детства, иногда он ее не замечал, но она всякий раз радовала его, и он не хотел бы, чтобы она исчезла.

Такая же репродукция висела над кроватью, в которой он спал, когда на каникулах жил в Швейцарии у деда с бабушкой. Смотря на эту девочку, он засыпал и смотрел на эту девочку, когда просыпался, и вблизи этой девочки под защитой деда с бабушкой он был счастлив. После их смерти картина пропала. Он скучал по ней, но не знал, кто ее написал, пока однажды, зайдя в Базельский художественный музей, не увидел оригинал. Он заказал в архиве музея фотографию и повесил ее у себя – видя, насколько бледны и неверны ее цвета.

Как-то он рассказал Крису о своей любви к этой картине. И Крис несколько раз помещал в одной из базельских газет объявление и нашел сначала плохую копию того времени (современникам картина нравилась, и ее в то время часто репродуцировали и копировали), а годы спустя – такую же репродукцию, как та, что висела у деда с бабушкой. Крис оправил ее в такую же раму, в какой висела та репродукция, и подарил ему.

Он забыл это. Воспоминания того, что было между ним и Крисом, он сократил на этот подарок картины. Потому ли, что картина была такой само собой разумеющейся частью его жизни? Потому ли, что она висела в Германии, когда он скорбел в Америке? Потому ли, что этот подарок, и те усилия, которые Крису пришлось приложить, чтобы его сделать, и та заботливость, с которой он это сделал, не согласовывались с разочарованиями, холодностью, унижениями? Видимо, поэтому. Он слишком упростил для себя то, что было между ним и Крисом. Человек разрывов, человек, имевший проблемы со своим младшим братом, человек, любивший своего младшего брата, человек, в жизни которого не было места для его младшего брата, человек, подаривший своему младшему брату картину, которой тому не хватало, – все это был Крис.

Он устыдился своей забывчивости. И он радовался – картине, подарку, Крису. Он еще раз послушал песню. Крис, you’re a star in the face of the sky.

1

Желая доказать себе, что старости не боится, он организовал торжество по случаю своего семидесятого дня рождения. Он снял ресторан, достаточно большой для семидесяти гостей, которых он намерен был пригласить, и еще свободный на воскресенье после его дня рождения; ресторан располагался на краю парка, оттуда открывался вид на город. Там была терраса, на ней гостям подадут аперитив, и было два зала, в которых для них накроют столы. Он сможет встать в проходе между двумя залами и произнести речь. Он составил меню с четырьмя переменами блюд, белым и красным вином и аперитивом из равных частей шампанского, кампари и грейпфрутового сока. Он заказал приглашения, в каждое вписал имя и несколько слов персонально – и разослал. Он определил рассадку гостей за столами и написал именные карточки.