Веснушка - Сесилия Ахерн

Замороченная. С плохим английским. Неуравновешенная.

Она исчезла на две недели, когда жила у Полин. Я знаю это от самой Полин. От папы. От моего кузена Джона. От Дары, который исчез вместе с ней. Никто ничего не скрывает, но я не знаю, куда они ездили. «Она-то помнит, а тебе еще предстоит узнать» – так сказал Дара. Полин была занята гостиницей, в самый разгар летнего сезона, а в это время ее лучшая комната, номер люкс, была занята испанской студенткой на сносях, которая оказывала дурное влияние на двух сыновей Полин. Мама – буду называть ее Карменситой, потому что так ее зовут, – потеряла всякий интерес к папе, как только узнала, что беременна, а может, сразу после того, как они переспали. Она знать его не хотела. Но ей нужна была его помощь. И она приняла его предложение. Она не могла рассказать семье о своей беременности, она не могла вернуться домой. Ей нужен был папа, а ему нужна была я. Так они мне рассказывали.

Бестолковая, сказала как-то Полин.

Замороченная. С плохим английским. Неуравновешенная. Бестолковая.

Она томилась в этом люксе шесть недель, открывала двери только на завтрак, обед и ужин. Что же она там делала целыми днями, спрашивала я. Смотрела телевизор, но в то время у нас было всего четыре канала. Три из них на английском, один на ирландском. Она смотрела кино на кассетах, но выбор был небольшой, мой кузен Дара покупал их в местном видеомагазине – будто в каменном веке, – и она не читала книги, которые Полин оставляла ей на подносе с едой. Кузена Джона я тоже расспрашивала про Карменситу.

Сучка, говорил он.

Замороченная. С плохим английским. Неуравновешенная. Бестолковая. Сучка.

Я сделала все, что могла, сказала как-то Полин, утомившись пересказывать одно и то же, будто в моих вопросах было скрытое обвинение, и если бы Полин вела себя по-другому, то Карменсита осталась бы, она бы не отказалась от меня. Никто и не ждал, что она и папа будут вместе, и я рада, что она и папа не были вместе. Я рада, что она отказалась от меня. Но меня не очень радует, что она бросила меня совсем, окончательно. Хотя по всем их рассказам действительно складывается впечатление, что она сучка.

Я понимаю Полин. Ей пятьдесят, двое сыновей, бизнес, муж, и тут появляется чужой человек, за которым нужно присматривать день и ночь, не отходить от нее ни на минуту, молодая женщина, беременная ребенком ее брата. Студентка ее брата, которая постоянно срывалась и знать не хотела ни папу, ни этого ребенка. Я понимаю ее раздражение, ее бремя. Она сказала, что Карменсита была напугана до смерти. Как-то раз она обвинила Полин в том, что стала узницей в ее доме. Полин ответила, что она может убираться на все четыре стороны, если хочет, что она помогает ей только потому, что ей некуда идти. Карменсита уехала на две недели, а потом вернулась.

Она любила устраивать сцены, сказала Полин.

Замороченная. С плохим английским. Неуравновешенная. Бестолковая. Сучка. Любит устраивать сцены.

Она жила у тети, пока не родила меня. Полин говорила, что Карменсита никогда не рассказывала о своих визитах к врачу. Никто даже не знал, здоров ребенок или нет, толкаюсь я или нет; Карменсита ничего никому не докладывала. Кроме Дары, моего кузена, безмозглого чудика. Он не считал ее сучкой. Наверное, решил, что встретил родственную душу. Того, кто устроен так же, как он, и презирает мою семью не меньше его. Это он возил ее к врачу, это он прятал ее две недели. Хотелось бы верить, что между ними ничего не было. Она была уже на седьмом месяце, но Дара всегда любил почудить. Он до сих пор такой.

И конечно, с папиной точки зрения, я тоже пыталась взглянуть на ситуацию. Особенно когда Кэти назвала его извращенцем, мне пришлось хорошенько задуматься. Одинокий, но общительный лектор, музыкант. Холостяк, живущий в Дублине. Красивая женщина, пусть и студентка, манит его, хочет его. Он не привык, чтобы его хотели. По крайней мере, не так. И не такая, как она. Он старше, и ему одиноко; честно говоря, он казался старым, еще когда был подростком. Но вместе им не бывать. Она обнаружила, что беременна и не хочет иметь с ним ничего общего. Она собирается избавиться от ребенка, но он хочет оставить его. Может, она испугалась делать аборт, может, считала, что это грех, кто знает, главное, что она не сделала аборт. Он готов ради нее на все, он готов помочь, и он хочет оставить ребенка. Потому что знает, что больше никогда не будет одинок. Он увольняется из университета, уже пошли слухи и сплетни. Он не первый преподаватель, который переспал со студенткой, причем не своей студенткой, но все равно – людям дай только поговорить. Оно и к лучшему, он уезжает далеко-далеко. Он воспитывает ребенка один, но он счастлив, потому что ему больше никогда не будет одиноко.

Он так и не влюбляется ни в кого. По крайней мере, мне об этом ничего не известно.

Как я могу злиться на него за то, что он полюбил меня и захотел оставить меня.

Когда мне было пять и я уехала в школу-пансион, он снова смог устроиться на престижную работу. Ему предложили место в Университете Лимерика. Я приезжала домой на выходные. Преподавание – идеальная работа, потому что летом он был совершенно свободен, когда у меня были каникулы, и он давал уроки дома или в летних школах. Если ему надо было куда-то ехать по работе, я оставалась с Полин, и мне это очень нравилось, потому что ее гостиница в летний сезон всегда кипела жизнью. Разные люди из разных стран бывали здесь проездом, велосипедисты на велотурах, хайкеры и гольфисты. Художники, творческие личности, ищущие вдохновения в наших чудесных пейзажах. Американские гольфисты, датские художники, французские велосипедисты. Автобусы с японскими туристами перекрывали узкие дороги над крутыми обрывами, стараясь объехать автобусы с немецкими туристами. На нашем пятачке собирались люди со всего мира.

Я помогала Полин печь яблочные пироги и павловы на десерт, хлеб из непросеянной муки, рагу из баранины и тушеную капусту для туристов. Мы ели свежую рыбу, которую ловил Мосси. Сердцевидки, мидии и гребешки. А еще, пока я ждала возвращения папы, я могла гулять одна по бескрайним полям Дикого Атлантического пути, которые то вздымаются, то устремляются вниз, словно волны, скалистые и опасные, – по крайней мере, в моем воображении, – будто я детектив на задании.

Не помню, чтобы моя жизнь была пуста и одинока больше, чем у других детей. Бывало грустно, конечно, я ведь всего лишь человек, но не из-за Карменситы, не потому, что у меня не было мамы. Даже когда мне пришлось объяснять это в первую неделю школы или когда я знакомилась с новыми людьми, что случалось редко, потому что на самом деле никого это не интересует. Мамы нет, говорила я обычно. Я никогда ее не знала – если мне хотелось уточнить. Меня воспитывал папа. Это я любила говорить. Мне нравилось, как звучат эти слова. Если честно, я чувствовала себя особенной. Другой. У любого могут быть два скучных родителя, что в этом такого. Конечно же я была не единственной девочкой из неполной семьи. Бывали расставания, разводы, смерти, две мамы, два папы, самые разные варианты. Мы шутили, чьи родители разведутся следующими, и некоторые девочки даже мечтали об этом, а те, у кого был только один родитель или родители в разводе, обсуждали, как это мерзко, когда два родителя живут вместе под одной крышей.