Скала Таниоса - Амин Маалуф

В тот же вечер, вскоре после возвращения Таниоса и разговора с ним, он направился к шейху и обнаружил его в большой зале замка — шейх расхаживал меж колоннами, и голова его, седая, растрепанная, была непокрыта. В руках были четки, он перебирал их с равномерным непрерывным постукиваньем, словно отмечал свои вздохи.

Управитель остановился в дверях. Не произнося ни слова, он ждал, когда будет замечено его присутствие, подчеркнутое близостью горящей лампы.

— Что случилось, хведжа Гериос? С виду подумаешь, что забот у тебя не меньше моего.

— Дело в моем сыне, шейх.

— Наши сыновья — наша надежда, наш крест.

Они уселись друг против друга, оба уже измученные еще только начинавшейся беседой.

— У тебя тоже не самый удобный сын, — продолжал шейх, — но по крайней мере, когда с ним говоришь, создается впечатление, что он твои слова понимает.

— Он, может быть, и понимает, но только разумом. И всякий раз, когда его желаниям противятся, он заявляет, что готов умереть.

— Из-за чего на сей раз?

— Он без ума от дочери Рукоза, и этот пес потворствовал его надеждам получить ее. Когда он узнал, что ее пообещали также и шейху Рааду…

— Только и всего? В таком случае Таниос может быть спокоен. Ступай и скажи ему от моего имени, что, пока я жив, этому браку не бывать, а если мой сын вздумает упорствовать, я его лишу наследства. Он хочет завладеть состоянием Рукоза? Так пусть станет его зятем! Но тогда уж моего поместья ему не видать. Человек, меня обокравший, не войдет в этот замок — ни он сам, ни его дочь. Иди и слово в слово передай это своему сыну, к нему сразу вернется аппетит.

— Нет, шейх, я не стану передавать ему это.

Хозяин вздрогнул. Никогда еще этот вернейший из слуг не отвечал ему так. Обычно он принимался утвердительно кивать еще прежде, чем господин успевал закончить свою речь; шейху в жизни не доводилось услыхать слово «нет» из этих уст. Он насторожился, заинтригованный, почти позабавленный. И растерянный.

— Я тебя не понимаю…

Тот упорно смотрел в пол. Перечить шейху — уже это одно достаточно дорого ему далось, он бы не смог вдобавок еще и выдержать его взгляд.

— Я не буду передавать Таниосу слова нашего шейха, так как заранее знаю, что он мне ответит. Он скажет: «Раад всегда добивается своего, каковы бы ни были намерения его отца. Он захотел уйти из английской школы и сумел это устроить самым скверным образом, а никто ему даже слова не сказал в осуждение. Он пожелал ходить к Рукозу и встречаться там с офицером, и он это сделал, никто ему не смог помешать. С этим браком все выйдет так же. Он хочет эту девушку, и он получит ее. И скоро на колени к нашему шейху залезет его внук, которого назовут Франсисом в честь деда, но другим его дедом будет Рукоз».

Гериос умолк. Собственная дерзость оглушила его. Он насилу мог поверить, что в таких выражениях говорил со своим господином. Теперь он ждал, уставясь в пол, еще ниже наклонив голову, со взмокшим затылком. Шейх тоже молчал, он колебался. Не следует ли резко одернуть? Пресечь эти слабые поползновения к бунту гневно или, может быть, презрительно? Нет, он положил руку на подрагивающее от волнения плечо управителя.

— Хайе Гериос, как ты думаешь, что мне теперь надобно сделать?

Он сказал «хайе»? «Брат мой»? Слезы радости подступили к глазам управителя, он чуть заметно приосанился, готовясь подсказать, каким путем, по его мнению, надлежит действовать.

— Разве патриарх не уведомил нас, что в воскресенье он посетит замок? Лишь он один может вразумить как Рукоза, так и шейха Раада…

— Только он, да, верно… При условии, что он этого пожелает…

— Наш шейх сумеет найти слова, чтобы его убедить.

Владелец замка согласно кивнул, затем поднялся, чтобы удалиться в свои покои. Но замешкался. Гериос в свою очередь встал, поцеловал господину руку на прощание, а также и в знак благодарности за доброе отношение. Он уже направился было в сторону коридора, ведущего в то крыло здания, где он жил, однако шейх вдруг передумал, окликнул управителя и попросил взять большой фонарь и проводить его в опочивальню. Там он достал из-под своей пуховой перины ружье. То самое, что некогда Ричард Вуд преподнес Рааду. При свете огня оно переливалось, как страшная игрушка.

— Нынче утром я увидел его в руках одного из этих проходимцев, что таскаются к моему сыну. Он мне сказал, что получил его от Раада, проигравшего ему какое-то пари. Я его отобрал, объяснив, что это собственность замка, дар английского консула. Я хочу, чтобы ты запер его в тот же сундук, где хранится наша казна. Будь осторожен, оно заряжено.

Гериос нес ружье, прижав его к груди. От ружья пахло разогретой смолой.

III

Почтение, которое митра патриарха внушала жителям моего села, не могло превозмочь недоверия, которое они к ней питали. И когда в своей церковной проповеди он призвал помолиться за эмира Предгорья и одновременно за египетского вице-короля, одному Богу известно, какие просьбы скрывались за их монотонным бормотанием.

Во все продолжение мессы шейх сидел в своем кресле — прошлой ночью его постигло легкое недомогание, и встал он лишь единожды, в миг причастия, чтобы принять на язык кусочек хлеба, смоченного в вине. Раад следовал за ним по пятам, но явно без малейшего почтения: он держался рядом, чтобы с неприличной наглостью приглядываться к жилам, вздувшимся на отцовском лбу.

После церемонии шейх и прелат сошлись в Зале с колоннами. Закрывая щеколды парадной двери, чтобы дать им возможность остаться с глазу на глаз, Гериос успел услышать, как патриарх изрек:

— У меня есть одна просьба, и я знаю, что не уйду разочарованным из столь благородного дома.

Муж Ламии удовлетворенно потирал руки. «С нами Бог! — говорил он себе. — Если саийидна прибыл с какой-то просьбой, он не сможет отказать в том, о чем попросят его!» И он стал искать глазами Таниоса, чтобы шепнуть ему на ухо отрадную весть.

А в большой зале шейх вздрогнул и обеими руками пригладил усы, ибо ему пришла в точности та же мысль, что обрадовала его управителя. Патриарх между тем продолжал:

— Я возвращаюсь из Бейтеддина, где провел целый день подле нашего эмира. Я застал его озабоченным. Шпионы Англии и Великой Порты действуют по всему Горному краю, и многие люди поддаются их тлетворному влиянию. Эмир сказал мне: «Именно в таких обстоятельствах познается различие между изменником и честным человеком». И коль скоро зашла речь о честном человеке, само собой разумеется, что первым было названо ваше имя, шейх Франсис.

— Да продлит Господь ваши дни, саийидна.

— Но, не скрою от вас, кое-что настораживает эмира. У него остается подозрение, что в этом селении некоторые все еще преклоняют свой слух к нашептываниям англичан. Я уверял его, что все это отошло в прошлое, а ныне между нами воцарился дух братского согласия, каковой пребудет вовеки.