Написать президента - Лев Горький

Следующий день я начал с подвига — я сам встал в семь утра!

Со стонами, кряхтением и ворчанием, которого хватило бы на целую палату дома престарелых, но сам!

Еще с вечера я написал Ленке, что в ближайшие дни буду без связи, пусть она предупредит родителей, чтоб не волновались. Потом засел за комп и посмотрел, какие в области есть пансионаты, где можно спрятаться надежде отечественной литературе, беременной сразу двумя тайными текстами, рожать которые придется через разные отверстия, гмм…

Вика обещала заехать в десять, но я знал, что сборы в моем исполнении — тяжелейший квест, и оставил себе запас времени.

Как оказалось — не зря, поскольку когда она вошла в прихожую, я все еще выбирал, какие плавки взять — черные или темно-сиреневые, и вообще пребывал в некотором обалдении от того, что у меня их две штуки. Спортивную сумку, лежавшую на диване, я забил почти наполовину, но тут же забыл, что именно туда положил, поэтому время от времени выгружал шмотки обратно, чтобы проверить, взял я, скажем, теплые носки, или просто пока не нашел. Главное — засунул в рюкзак ноут, и к нему флешку с резервной копией «Навуходоносора»!

Эх, учил меня папа в детстве составлять списки, но я его не слушал…

— Это что? — спросила Вика, понаблюдав за моей суетой. — А ну-ка дай я!

Мои попытки сопротивления оказались безжалостно подавлены этой гэбэшной фурией, этой тиранической демоницей и амазонкой-угнетательницей. Вжикнула молния на сумке, и меня буквально пинками выгнали к лифту. Я даже подумал, не завопить ли хрипло «Голуби летят над нашей зоной, голубям нигде преграды нет…», но потом вспомнил, что коварные медведи оттоптали мне не только уши, но и горло, и решил пожалеть соседей.

Ведь они ни в чем не виноваты. Зачем им лишние траты на психиатров и антидепрессанты?

— Куда едем? — обращенный на меня взгляд Вики был остер и прозрачен, как сосулька.

— «Новая Клязьма», — ответил я.

Бассейн — для поплавать, лес с рекой — для погулять и грибы пособирать, барчик — для накатить вечерком, пятиразовое питание со шведским столом — для поддержания сил; все, что нужно душе писателя, измученной нехваткой личной жизни и избытком работы.

Она хмыкнула, и я не смог понять, то ли одобрительно, то ли с сомнением.

В машине я ухитрился заснуть, и продрых все время, что мы торчали в московских пробках. Очнулся уже за городом от того, что ожил мой телефон, и вспомнил, что отключить его я забыл.

Звонила, кстати, все та же девочка-пиарщица, видимо, чтобы снова зазвать меня на мастер-классную дискуссию.

Я коварно выждал, пока она устанет, а затем перевел аппарат в режим полета. Свобода! Никакая сволочь — в широком смысле слова — теперь не сможет достать меня и отвлечь от работы!

Кстати, работа…

— Дай нетбук с материалами, — попросил я.

— Сейчас? — удивилась Вика. — Будешь тут работать?

— А чего?

Я писал в поездах, не обращая внимания на бухающих соседей, писал в самолете под крики младенца и причитания его матери, даже на палубе катера на Балтике, когда мы были на фестивале в Калининграде и нас возили на экскурсию… Тогда меня перло, и перло текст из меня, и я перся, выплясывая пальцами чечетку на клавиатуре, и мира вокруг меня не существовало, его будто сперли.

А на мемуары осталось не так много времени… Ого, уже тридцатое, семь дней! Интересно, куда делся сентябрь? Еще вчера было самое начало месяца…

Вика вручила мне серебристый нетбук, я устроил его на коленях и принялся за работу. Слушать новые диктофонные записи в машине я бы не смог, поэтому занялся тем, что и так было в голове и только просилось на экран — расписать главу о детстве, долить материала в главу о Питере, переделать к чертям собачьим главу о последних выборах, на которой все должно закончиться.

Эх, если бы все для Бориса Борисовича закончилось на них в самом деле!

Вздохнула бы свободно наша держава, сбросившая деспота, и мигом расцвела бы экономически и политически, мы со всеми помирились бы, обогатились, и даже цены в магазинах упали бы! Увы, мысли эти, ранее вызывавшие во мне легкий восторг и радостную надежду, сейчас показались глупыми и какими-то поверхностными, что ли.

Может быть потому, что они опирались только на мыльный пузырь веры?

Удивительно, но, даже работая над мемуарами, я не переставал думать о «Навуходоносоре». Там и там был, в общем, один герой, только показанный с разных сторон, много сюжетных параллелей, и, прорабатывая один замысел, публицистический, я мог одновременно модифицировать его под художественный, и размышлять над тем, как реалии России века двадцать первого нашей эры можно переложить на антураж Вавилона века шестого эры до нашей.

Эх, Вавилон, град великий, превыше остальных вознесшийся, на семи холмах сидящий, борзее ты всех царств остальных, красота твоя и гордыня смущают покой звезд небесных! Отдал же Я все земли в руку царя твоего, раба Моего, и все народы будут служить ему, доколе не придет время его земле и ему самому, и будут служить ему народы многие, и цари могучие! И если какой народ не захочет служить ему, и не подклонит выи своей под ярмо Навуходоносора, этот народ Я накажу мечом, голодом и моровою язвой, доколе не истреблю их рукою его!

Крут и суров Господь Ветхого Завета.

В общем, я сопел, кряхтел и грыз ногти, пока Вика не сказала:

— Приехали.

— А? — Я поднял голову.

«Пежо» располагался на стоянке, носом упираясь в ограду, за которой поднимались здания пансионата: два усеянных балконами корпуса, связанных переходом на уровне второго этажа. Окружали комплекс празднично-зеленые елочки, над дверью мерцали большие электронные часы, за громадными окнами столовой девушки в белых халатах катали тележки с тарелками, расставляли посуду по столам.

— Охх… — Я потянулся, разминая спину, застывшую от долгого сидения в неудобной позе. — Надо селиться.

Едва я распахнул дверцу, как меня обнял свежий лесной воздух — палый лист, сырое дерево, грибы. Я нажал кнопку, калитка мягко зажужжала, открываясь, за ней оказались серые плитки дорожки.

Я поднял руку, намереваясь заняться уже дверью в корпус, но та отворилась сама, и мне навстречу шагнула… Маша.

— Э, ты? — Только и смог произнести я.

Голубые глазищи под трехцветной челкой округлились, ноздри изящного носа раздулись.

— Ты что, меня преследуешь?! — рявкнула она.

— Да нет, я… ты что… — забормотал я, пытаясь сообразить, что вообще происходит, как она тут оказалась и что забыла. — Откуда я мог знать, что ты