Мизери - Стивен Кинг

— Йен, друг мой! Не надо так… — Он, хотел похлопать Йена поплечу, но вместо этого обнял его. И они оба расплакались на плече друг у друга,как два измученных ребенка. В соседней комнате разревелся сын Мизери (мальчикжил на свете уже почти сутки, но все еще не имел имени). Миссис Рэмедж,повинуясь велению своего доброго сердца, запела над ним колыбельную песню, хотяголос ее дрожал от подступивших слез.

Тогда Джеффри очень беспокоился за состояние рассудка Йена иобращал внимание не на его слова, а на то, как он, их произносит, и толькотеперь, изо всех сил нахлестывая Мэри на пути в Литтл-Данторп, отбрасывая мыслиоб утрате, он припомнил, что говорил Йен, и размышлял о рассказе Колтера.

Если бы она была похожа на мертвую. Если бы она была похожана мертвую. Вот так, старик.

И это еще не все.

В тот день, уже под вечер, когда жители деревни потянулись кКолторп-Хиллу, чтобы выразить сочувствие скорбящему господину, вернулсяШайнбоун.

Выглядел он неважно, очень устал, и неудивительно — ведьэтот человек утверждал, что ему пожимал руку Веллингтон, тот самый ЖелезныйГерцог, в те времена, когда он (Шайнбоун, а не Веллингтон) был ребенком.

Джеффри считал, что в рассказе о Веллингтоне естьпреувеличения, но Шинни (так они с Йеном когда-то называли доктора) лечил егоеще в детстве и уже тогда — даже тогда — казался ему очень старым.

Он, Джеффри, сумел сохранить мальчишеский взгляд на мир,когда всякий, кому больше двадцати пяти, воспринимается как пожилой, и полагал,что Шинни должно быть не меньше семидесяти пяти.

Он, стар… провел на ногах за тяжелой работой целые сутки… Немог ли старый, смертельно усталый человек допустить ошибку?

Ужасную, невообразимую ошибку.

Именно эта мысль, а не какая-либо другая выгнала его из домав холодную ветреную ночь, и он, мчался теперь в Литтл-Данторп при неверномсвете луны, выглядывающей из-за туч.

Неужели он мог совершить такую ошибку? Какая-то часть егонатуры, малодушная, трусливая часть, та, что скорее согласилась бы навсегдапотерять Мизери, чем обдумывать последствия подобной ошибки, твердила, что этоневозможно. Но когда пришел Шинни…

Джеффри сидел тогда рядом с Йеном, и Йен предавалсябессвязным воспоминаниям о том, как они вместе вызволяли Мизери из дворцовойтемницы сумасшедшего французского виконта Леру, как Мизери отвлекла тогдавнимание одного из стороживших ее слуг виконта тем, что в нужный моментвысунула из копны сена обольстительно обнаженную ногу и помахала ею. И самДжеффри, охваченный глубокой печалью, вспоминал тот эпизод, а сейчас он ругалсебя за то, что настолько отдался своей печали, что едва замечал (как, надополагать, и Йен) присутствие Шинни.

А ведь Шинни, кажется, был чересчур рассеян, как будто егогрызла какая-то забота. Только ли в усталости дело, или Шинни терзало что-то…какое-то подозрение?..

Нет, конечно же нет, нервно возразил он себе.

Повозка мчалась к Колторп-Хиллу.

Усадьба не была освещена, но — слава Богу! — в домике миссисРэмедж горел свет.

— Давай, Мэри! — крикнул Джеффри и хлестнул пони кнутом. —Уже близко. Там передохнешь.

Нет, конечно, нет, это не то, о чем ты думаешь!

Но Шинни как будто весьма небрежно осматривал сломанныеребра и ключицу Джеффри, и Йену он едва сказал пару слов, хотя горе Йена былоочевидно, и он слишком часто плакал без видимого повода.

Шинни почти не разговаривал с Йеном после единственноговизита, которого, безусловно, требовали правила приличия, когда он тихоспросил:

— А она?

— Да, в гостиной, — проговорил Йен. — Моя бедняжка лежит вгостиной. Шинни, поцелуйте ее за меня и скажите, что скоро я вновь буду с ней!

После этого Йен опять разрыдался, а Шинни едва слышнопробормотал что-то о соболезновании и пошел в гостиную.

Теперь Джеффри казалось, что старый костоправ проторчал тамдовольно долго…

А может быть, память и обманывала его. Но вышел он оттудачуть ли не веселым, и здесь память не подводила Джеффри, он был в этом уверен,слишком уж неуместным было выражение лица врача в доме, где царило горе утраты,в комнате, где миссис Рэмедж уже повесила траурные шторы.

Джеффри вышел тогда со стариком в кухню и неувереннозаговорил с ним. Он попросил его выписать Йену снотворное, так как Йен выгляделсовсем больным.

И Шинни почему-то показался ему совершенно обескураженным.

— Вовсе не похоже на мисс Ивлин-Хайд, — сказал он. — В этомя убедился.

Он, вышел из дома и направился к своей коляске, даже неудостоив Джеффри ответом.

Джеффри вернулся в комнату и тут же выбросил из головынепонятную реплику доктора, объяснив себе его страшное поведение старостью,усталостью и горем об усопшей. Его мысли вернулись к Йену. Он, подумал:поскольку снотворного не будет, придется лить Йену в глотку виски до тех пор,пока бедняга не отключится.

Пропустил мимо ушей… забыл…

До сегодняшнего вечера. Вовсе не похоже на мисс Ивлин-Хайд.В этом я убедился.

В чем?

Джеффри не знал, но намеревался выяснять, даже подвергаясерьезному испытанию собственный рассудок, — он понимал, какую цену, возможно,придется заплатить за истину.

ГЛАВА 4

Когда Джеффри постучал в дверь домика миссис Рэмедж, она ещене ложилась, хотя обычно в это время давно уже спала. После смерти Мизеримиссис Рэмедж отправлялась спать с каждым днем все позже.

Она, разумеется, не могла положить конец беспокойнымметаниям в постели, но по крайней мере в ее силах было оттянуть начало мучений.

Конечно, она была самой практичной и уравновешенной женщинойна свете, и тем не менее, услышав внезапный резкий стук в дверь, непроизвольновскрикнула и облилась горячим молоком, которое как раз наливала в чашку. Впоследнее время она постоянно была на взводе, могла расплакаться в любоймомент.

Причиной тому было не горе, хотя горе практически уничтожилоее. Причина таилась в странном ощущении тревоги, непонятном ощущении, подобногокоторому она никогда не испытывала прежде.

Временами ей казалось, что ее измученный, погруженный впечаль ум не в силах ухватить какие-то мысли, которые витают поблизости, и эток лучшему, так как сформулировать их для себя было бы слишком страшно.

— Кого там принесло в десять часов? — закричала она. — Эй,вы, благодарить вас не стану, я здорово обожглась из-за вас!