Британская монархия в конце XX – начале XXI века - Арина Полякова

18 сентября 2014 года 55,3 % проголосовавших выступили против независимости[297], и Шотландия по-прежнему осталась в составе Соединённого Королевства Великобритании и Северной Ирландии. Однако, учитывая, что, даже после поражения на референдуме сторонников независимости Шотландии, этот вопрос не будет снят с повестки дня, а лишь отложен до лучших времён, можно утверждать, что сфера действия британской монархии в перспективе может заметно сузиться. Как заявил директор лондонского Института глобальной политики Хэйзлер, вероятность того, что независимая Шотландия «прогонит королевскую семью» после окончания царствования Елизаветы II и перехода трона к принцу Чарльзу, весьма высока[298].

Если рассматривать XX век в целом, становится очевидным, что в мире наблюдается двоякий процесс. С одной стороны, интерес к монархиям возрастает. На волне идеи реставрации, свергнутые монархи снова оказываются в центре внимания: восстановление монархии в Испании; трансформация японской монархии из теократической в современную конституционную и одновременное её укрепление; начавшиеся разговоры о возможном восстановлении монархии в Афганистане; рост монархического движения в Болгарии, Румынии. В этом же ряду можно отметить курьёзный случай приглашения на трон монархистами Эстонии принца Эдварда, от которого тот, конечно, отказался. С другой стороны можно отметить и падение популярности института монархии в странах с глубокими монархическими корнями, в которых правительства всё больше стремятся добиться максимальной схожести с республиками.

Являясь островным государством со своим колоритом и «политическим микроклиматом», Британия никогда не остаётся в стороне от общеевропейских и мировых процессов[299]. Ещё со времён королевы Виктории у британцев сложилось представление о свободе, как о стабильности[300]. Это же касается и внешней политики: Британия готова к рассмотрению каких-либо предложений о переменах, однако, если и пойдёт на это, то своим путём. Как отмечает Капитонова Н. К., Великобритания всегда стремилась не допустить укрепления наднациональных структур в Евросоюзе, которые могли бы ограничить суверенитет и свободу принятия национальных решений[301].

При анализе роли института монархии в европейской политике, напрашиваются несколько вопросов: «играет ли монархия какую-то символическую роль в Европейском союзе?», «влияет ли Европейский союз на жизнь страны, на примере британского общества?», «имеет ли он такое же значение и важность, которое приобрело несколько десятилетий назад Содружество?». Европейский союз, в отличие от Содружества, вряд ли сможет изменить конституционное положение монарха. В феврале 1993 года видный консерватор лорд Теббит поинтересовался, может ли Маастрихтский договор повлиять на конституционное положение монарха, на что получил ответ от Форин офис: «Договор никоим образом не изменяет изначальное положение монарха в Великобритании. Более того, договор вообще ни на кого не накладывает никаких персональных обязательств. Её Величество наделена властью осуществить права, изложенные в статьях 8—8е Маастрихтского договора[302]. Но действовать она должна только по совету министров»[303].

Тем не менее, Европейский союз всё же затрагивает роль монархии в более широком смысле, так как парламент предпочёл передать свои полномочия по отдельным вопросам европейским институтам. Это означает, что королева, как глава государства, осуществляет контроль над страной, которая добровольно ограничила свой суверенитет в решении международных вопросов. Таким образом, в то время как полномочия и влияние королевы формально остаются прежними, на самом деле в некоторых сферах они существенно сужаются.

Но это никак не должно подрывать положение и авторитет монархии в Европейском союзе, а лишь доказывает, что природа монархии имеет тенденцию изменяться в зависимости от ситуации; монархия в странах, где она есть, не перестала быть центром национального самосознания.

Обязанности британского монарха во внешней политике не сильно отличаются от обязанностей внутри страны: королева общается со своими подданными стран Содружества[304], принимает у себя иностранных послов и глав различных государств, лично совершает поездки с официальными визитами в различные страны по всему миру (в силу возраста, в последние несколько лет Елизавета II сократила эту практику, предоставив данную возможность своим детям и внукам); представляет Британию на международном уровне. В ходе еженедельных встреч с премьер-министром королева имеет возможность обсуждать проблемы внешней политики, доносить до него своё мнение. Представление государства внутри страны и за её пределами издавна считается одной из основных конституционных обязанностей главы государства (монарха). Кроме того, королева и члены её семьи могут использоваться правительством в качестве гаранта экономических и торговых сделок[305].

Казалось бы, выше представлен довольно широкий спектр королевских возможностей, однако на деле всё выглядит несколько иначе. Елизавета действительно имеет возможность общаться с главами государств на высшем уровне, но делает это в определённых рамках, которые устанавливают правительство и министерство иностранных дел, то есть Форин офис. Зарубежные поездки королевы и членов королевской семьи носят скорее формальный характер, нежели политический. Если, например, датская королева Маргрете II, посетившая Москву с экономической миссией в сентябре 2011 года, лично участвовала в переговорах с президентом Дмитрием Медведевым, то государственные визиты представителей британской королевской семьи всё же расцениваются больше как средство налаживания культурных и дипломатических отношений между странами. Вместе с тем, британских королевских особ всегда сопровождает большая группа бизнесменов[306], которым в ходе королевского официального визита выгоднее заключать договоры и налаживать торговые отношения, чем если бы они это делали самостоятельно. Однако, Елизавета II, в отличие от других европейских монархов, никогда не принимает личного участия в переговорах.