Рыбаки - Чигози Обиома

Мне никогда не забыть, как отец задыхался и мок под дождем, проявляя такую выдержку, на которую, как я думал — и мог бы поклясться, — он не способен. Наконец мать оттащили от него. За последующие четыре дня она еще много раз пыталась напасть на отца, но ее сдерживали те, кто приходил нас утешить. Возможно, Боджа видел и то, как Нкем без конца ходит за отцом и ревет, потому что мать забывала кормить ее. Обембе по большей части приглядывал за Дэвидом, который иногда принимался реветь без видимой на то причины и один раз даже заработал затрещину от раздраженной матери. Наверное, Боджа все это видел и ему стало жаль всех нас. Или он просто не мог больше прятаться и ему пришлось открыться. Никто уже никогда не узнает.

Он покинул укрытие вскоре после того, как мы с отцом вернулись из участка. На экране телевизора как раз появилось его фото — где он, слегка присев, замахивался на камеру, словно собираясь сбить фотографа с ног, — с припиской «Пропал мальчик». Прямо перед этим показывали репортаж о том, как наша олимпийская сборная по футболу прилетела в Лагос с золотом и как в аэропорту их встречала толпа болельщиков. Мы — Обембе, отец, Дэвид и я — ели ямс в соусе на пальмовом масле. Мать, все еще в черном, лежала на ковре в другом конце гостиной. Нкем была на руках у Мамы Босе, аптекарши. Из родственников осталась только одна тетушка, да и та собиралась вернуться в Абу ночным рейсом на автобусе. Она сидела рядом с Мамой Босе и нашей матерью. Мать беседовала с обеими женщинами, рассуждала о мире в душе и о том, как люди отнеслись к нашему горю, а я смотрел в телевизор: Августин Джей-Джей Окоча пожимал руку генералу Абаче на аэродроме близ Асо-Рок, — и тут в дом с криками вбежала миссис Агбати. Она заглянула к нам взять воды из одиннадцатифутового колодца, одного из самых глубоких в районе. Соседи — особенно семья Агбати — частенько пользовались им, когда их собственные колодцы пересыхали или вода в них становилась непригодной к питью.

Бросившись на пороге на пол, она закричала:

— О нет! О нет!

— В чем дело, Боланле? — спросил отец, вскакивая с места.

— Он… в колодце, о-о-о-о, — выдавила из себя миссис Агбати, стеная и извиваясь на полу.

— Кто? — громко спросил отец. — Кто в колодце?

— Там он, там, в колодце! — повторяла женщина, которую сам Боджа недолюбливал и часто называл ashewo, потому что якобы видел, как она ходила в отель «Ля Рум».

— Я спрашиваю: кто? — крикнул отец и тут же выбежал из дома. Я устремился следом, а за мной — Обембе.

Воды в колодце под крышкой из прохудившегося листа железа было чуть выше восьмифутовой отметки. Пластмассовое ведро соседки валялось в иле у кромки ямы. Тело Боджи плавало в воде, раздутое, словно воздушный шарик, заключенное в раскрывшуюся парашютом одежду. Под прозрачной поверхностью было видно, что один глаз у Боджи открыт; второй, закрытый, разбух. Голова наполовину торчала из воды, покоясь на выцветшем кирпиче стенок, тогда как бледные руки держались на поверхности, словно обнимая кого-то невидимого постороннему глазу.

Этот колодец, в котором Боджа спрятался, а после обнаружился, всегда был частью его жизни. Двумя годами ранее самка ястреба — слепая, наверное, или раненая — упала в открытый зев колодца и утонула. Птицу, как и Боджу, нашли не сразу, а только через несколько дней. Так она там и лежала, под водой, незаметная, как медленно действующий яд. Потом же, когда пришло время, она возникла словно из ниоткуда и всплыла, но к тому времени уже начала разлагаться. Случай этот произошел в 1994 году, примерно в то же время, когда Боджа истинно уверовал во время массового евангелизационного собрания, организованного международным проповедником из Германии, евангелистом Рейнхардом Боннке. Когда птицу достали, Боджа — убежденный, что если вознести молитву, то вреда ему не будет, — сообщил, что помолится над водой в колодце и выпьет из него. Он искренне уверовал в отрывок из Писания: «…се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам»[14]. И пока мы ждали прихода работников из министерства водоснабжения, которых вызвал отец — чтобы они очистили воду, — Боджа взял и выпил ее целую чашку. Опасаясь, что он может умереть, Икенна рассказал обо всем родителям, чем поверг их в панику. Отец увез Боджу в больницу, поклявшись, что после хорошенько его выпорет. Мы испытали огромное облегчение, когда пришли результаты анализов: Бодже ничто не угрожало. Так Боджа победил колодец, однако спустя пару лет колодец победил его. Убил.

Когда Боджу достали, его было не узнать. Набежала толпа — люди со всего района, — а Обембе стоял и в ужасе смотрел на меня. В те дни в небольших западноафриканских сообществах трагические вести вроде этой распространялись, точно лесной пожар, подгоняемый гарматаном. Заслышав крики нашей соседки, люди — знакомые и незнакомые — повалили к нам во двор и вскоре заполнили его целиком. Ни я, ни брат никому не препятствовали, когда стали уносить тело Боджи — не то что после смерти Икенны. Обембе тогда повел себя совершенно иначе: когда он вышел из ступора, в котором все повторял: «Красная река, красная река, красная река», он обнял голову старшего брата и лихорадочно принялся делать ему искусственное дыхание рот в рот, приговаривая: «Ике, очнись, пожалуйста, очнись», пока наконец мистер Боде не оттащил его в сторону. На этот раз, когда на месте оказались и родители, мы с Обембе наблюдали за происходящим с веранды.

Народу набежало столько, что мы почти не видели, как разворачиваются события. Жители Акуре — да и почти любого западноафриканского городка — это голуби: пассивные создания, что прохаживаются вразвалочку по базарам или игровым площадкам, словно ждут каких сплетен или новостей, и слетаются кучей туда, где просыпалось зерно. Все тебя знают, ты знаешь всех. Каждый — тебе брат, и ты — брат каждому. Трудно было найти такое место, где не было никого, кто не знал бы твою мать или брата. И так было со всеми. Мистер Агбати пришел в одной только белой майке и коричневых шортах. Отец и мать Игбафе — в традиционном наряде одинаковой расцветки: они только-только вернулись с какого-то мероприятия и не успели переодеться. Пришли и другие соседи, тот же мистер Боде — именно он спустился в колодец за телом Боджи. Прислушиваясь к разговорам, я рисовал в воображении картину происходящего: мистеру Боде передали лестницу, и он спустился вниз, попробовал достать Боджу одной рукой, но тело Боджи отяжелело так, что стало неподъемным. Тогда мистер Боде уперся свободной рукой в стенку колодца и снова потянул. Футболка Боджи лопнула под мышкой, а лестница просела. Мистер Боде сам чуть не соскользнул в воду, но его удержали мужчины, стоящие у края колодца, — крайнего в цепочке ухватили за ноги и за пояс сразу трое. Мистер Боде спустился еще на несколько ступенек и с третьей попытки вытащил Боджу из водной могилы, в которой тот лежал уже несколько дней. Толпа одобрительно загудела, будто при виде воскрешенного Лазаря.

Однако внешне Боджа ничуть не напоминал воскресшего из мертвых: раздувшийся утопленник, и этот пугающий образ мне никогда не забыть. Отец прогнал нас с Обембе в дом, чтобы мы не смотрели и не запомнили брата таким.