Девушка из другой эпохи - Фелиция Кингсли

На одной из бутылочек, сильно пахнущей алкоголем, гвоздикой и цитрусом, написано: «Дезинфицирующее средство», так что я беру его без раздумий.

Перехожу к баночкам: мазь с запахом алоэ и зверобоя называется «заживляющая». Я не видела, насколько порез глубокий, но вряд ли она повредит.

– Я нашла все, что нужно, идемте.

Мы возвращаемся в спальню, где Ридлан садится прямо на пол у камина.

– На диване вам было бы удобнее, – замечаю я.

– Если я его испачкаю кровью, Сун рассердится, а я предпочитаю ее не раздражать. На самом деле это она тут всем заправляет. И я стараюсь как можно меньше беспокоить ее своим присутствием.

– Неужели есть кто-то, кто способен противостоять устрашающему Ридлану Ноксу?! Мое безграничное уважение Сунь-И, надо будет спросить ее, как ей это удается, – замечаю я, опускаясь на колени рядом с ним, согреваясь от огня позади нас.

– Вам это не нужно, я и так делаю все, что вы хотите, – хмыкает он с привычным нахальным видом.

– Я тоже делаю то, что вы говорите, Ридлан, – откликаюсь я, намочив полотенце в воде. – Снимите перчатку, – велю я, также снимая и свои.

– Даже не знаю, кто кого держит в кулаке.

– Вашу руку, – твердым голосом требую я.

Он протягивает мне руку ладонью кверху, в пятнах засохшей крови и с еще кровоточащей раной.

– В обморок падать не собираетесь? Добропорядочные барышни должны быть чувствительными.

– Но барышни, чувствительные они или нет, за свою жизнь видят больше крови, чем любой мужчина, – возражаю я, очищая порез, который, к счастью, оказывается не очень глубоким – швы накладывать не нужно. – Даже больше, чем вы.

– Или вы не такая и добропорядочная барышня. – После этих слов я с силой прижимаю пропитанный лекарством тампон к ране. – О! Нежнее, миледи!

– А вы меня не провоцируйте.

– Так вы лишаете меня всякого развлечения. И все же ваше прикосновение, каким бы резким оно ни было, все равно приятнее того раза, когда мне пришлось голыми руками извлекать пулю из бока и просить квартирмейстера прижечь рану раскаленным железом.

– Вы преувеличиваете.

Ридлан спускает с левого плеча подтяжку и выдергивает из брюк рубашку, открывая бок. От увиденного я дергаюсь и проливаю дезинфицирующее средство на платье.

– Убедились?

Смотрю на шрам, оставшийся от прижигания, темный, с палец длиной, на напряженном торсе с идеально очерченным прессом.

– Было очень больно?

– Ром стер воспоминания о боли.

После обработки рана уже не выглядит так ужасно, поэтому я наношу на ладонь Ридлана заживляющую мазь. Касаюсь края пореза кончиками пальцев, стараясь не вызвать кровотечение снова, а потом перевязываю чистым бинтом.

– Как новенькая, – произношу я, закончив.

Но Ридлан не отнимает руку, а вместо этого сжимает пальцы, и я осознаю, что мы впервые касаемся друг друга без перчаток. Ничего особенного в этом быть не должно, и все же прикосновение сбивает меня с толку. Кожа к коже. У Ридлана очень красивые руки, сильные, но изящные, с длинными пальцами и татуировкой на правом безымянном пальце. Это морской узел, не знаю какой, но он охватывает палец как кольцо.

– Что он означает?

– Обещание, которое я дал, захватив корабль Кройдона в результате мятежа. Я поклялся всегда защищать свою команду.

– И вы держите клятву? – спрашиваю я, так и не отняв руки.

– До последнего моряка.

– Как так произошло, что вы подняли мятеж?

– Я был вторым помощником на корабле «Виктори Блю», под командованием капитана Кройдона. Как-то утром мы нашли парня, помощника кока, он повесился на грот-мачте. Кройдон не счел необходимым проводить расследование, так как у парня не было семьи, но я завоевал доверие команды с первого дня, когда поступил во флот в двенадцать лет. И я не мог дать истории закончиться, как будто жизнь парня ничего не стоит. Спустя некоторое время я заметил, что один из молодых офицеров перестал есть, исхудал, поэтому я начал за ним наблюдать. Каждую ночь он входил в каюту Кройдона и выходил примерно через полчаса, так что я проделал в стене дырку, чтобы понять, что происходит.

– Он что-то с ним делал? – спрашиваю я, надеясь, что ошибаюсь в своих догадках.

– Он месяцами мучал его, так же как и помощника кока, который покончил жизнь самоубийством. Оказалось, что многие молодые офицеры пострадали от его издевательств, но молчали, чтобы избежать последствий. Им нужно было кормить семьи, а на флоте можно было заработать денег.

– Поэтому вы подняли бунт?

– Я потребовал вернуться в Плимут, чтобы Кройдон предстал перед трибуналом Королевского флота, но война с Наполеоном была в самом разгаре, мы не могли вернуться в порт. Получалось, что Кройдон мог распоряжаться нами по своему усмотрению. Мятеж был единственным выходом. – В его голосе звучит отвращение. – Это отребье получило по заслугам, с судом или без суда.

– Вы его убили?

Ридлан кивает:

– Прибил его яйца к фок-мачте и оставил тело экипажу, чтобы делали с ним все, что заблагорассудится. И если вы хотите спросить, то нет, мне не жаль, и да, я бы поступил так снова.

– Вы многих убили?

– Лишь тех, кто пытался убить меня или дорогих мне людей.

– Вы бы убили того человека, который напал на меня, в таверне?

– Разумеется, – без тени сомнения отвечает он, глядя мне прямо в глаза, и в его темной радужке отражаются языки пламени.

Кровь приливает к щекам, становится жарко.

– Если бы вам не нужна была моя помощь, я могла бы подумать, что дорога вам.

Ридлан переплетает пальцы с моими.

– Вижу, ваша рука уже прошла – больше никакой аллергии.

– Я так и не поблагодарила вас за чернила, которые вы мне подарили.

– Можете сделать это сейчас.

– И как же?

Когда он улыбается мне, я радуюсь, что уже сижу и не могу упасть.

– Позволив мне сделать вот это, – шепчет он. А потом подносит мою руку к губам и целует.

И это поцелуй не из тех легких прикосновений из вежливости. Это долгий, страстный поцелуй, и его губы оставляют пламенеющую дорожку на коже, сначала на тыльной стороне, затем на ладони и пальцах, до самых кончиков, которые ласкает его дыхание.

Я касаюсь пальцем его идеально очерченных губ, и мы смотрим друг на друга в тишине, которую нарушает только наше дыхание и потрескивание огня в камине.

Ридлан слегка наклоняет голову, приблизившись ко мне, и я повторяю его движения.

Он хочет меня поцеловать? Он сейчас меня поцелует? Мне бы хотелось, чтобы он меня поцеловал?

Наши лица так близко, что он мог бы услышать эти мысли, кружащиеся у меня в голове без