Город - Екатерина Береславцева

взгляд. – А где наша хозяйка? Она дома?

– На кухне! Но туда сейчас лучше не входить, ма.

– Почему?

– Ураган и тайфун!

– Кухню снесло ураганом?

– Нас снесло, мам, когда мы попробовали туда войти! Даже присутствие Васи не помогло!

– Мне кажется, наоборот – я послужил красной тряпкой! – они с Элли весело переглянулись.

– Загадками говорите, дорогие мои!

– А ведь я всего-навсего предложил свою помощь! Ты ведь помнишь, что готовить я люблю…

– Помню…

– А тётя Тамара как выскочит, как выпрыгнет! Мы с Васей и дали дёру, да, Вась?

– И я её понимаю – кому понравится присутствие посторонних в такой ответственный момент? – Вася усмехнулся.

– Значит, вы у меня голодные??

– Да, мамуль, мы у тебя голодные! Что будем с этим делать? Может в нашу кафешку рванём, не дожидаясь вечера?

– Какую ещё кафешку? – загрохотало с веранды. – А пирог с вишней для кого соком изошёлся? А? Ну-ка, ноги в руки и марш в столовую!

Шамаханская царица во всей своей красе появилась на пороге – в прекрасном расписном халате, с неизменным тюрбаном на голове и босая. Мы встали по стойке смирно, даже Элли подскочила. Ну да, попробуй такую ослушаться!

– Уже испёкся, тётя Тамара? – робко спросила Элли.

– Дело мастера боится! Ну, кто первый в очередь за наслаждением?

– Я! – пискнула моя дочь и юркнула в дом.

– Кажется, я на вас пошумела немного, – сбавила тон женщина, обратившись к Васе. – Вы уж простите, голубчик, я не со зла!

– Ну что вы, я даже внимания не обратил! – Вася был само смирение и угодливость.

– Вот и славно! Изольда, а почему у вас глаза красные? Плохие новости?

Сговорились они всё, что ли?!

– Аллергия, Тамара. На… на пух!

– А, тогда ладно! Ну, милости просим к столу!

Она зашла обратно в дом, а мы с Васей потопали следом…

– Ида, какой пух в начале мая, а? – прошептал он, пропуская меня вперёд к раковине.

– Вась! – я обернулась к нему. – Ну хоть ты не начинай!

– Что, всё плохо?

– Всё будет хорошо! Мне пообещали, и я верю! Дай мне полотенце, вон там висит…

Глава 10

Кухня, она же столовая, сегодня была украшена целой охапкой нежно-сиреневых цветов. Сорванные, видимо, ещё утром, они пропитали всё помещение терпким ароматом и в смешении с ванилью и вишней создавали странное, но весьма притягательное сочетание. Букеты сирени располагались в трёхлитровых банках, на подоконнике, и я в который уже раз за эти дни пообещала себе написать натюрморт. Завтра, я сделаю это завтра!

– Мамуля, передай мне, пожалуйста, ещё кусочек! Можно, тётя Тамарочка?

– Нужно! Особенно таким заморышам, как ты, детка! – она окинула жалостливым взглядом мою далеко не худенькую дочь. – Вы в своей Москве совсем с ума посходили с диетами всякими! Мяса не едите, тесто для вас вред, сахар вообще смерть! А чем питаться тогда? Травкой из супермаркета? Так там сплошная химия, едали, знаем!

– Я мясо люблю! – Элли помотала головой и нацелилась на пирог. – И сладкое тоже!

Полкуска, не меньше, угодило сразу в её рот, и громкое счастливое чавканье разнеслось по всему дому.

– Вот и умница! – Тамара довольно откинулась на спинку стула. – А вы почему не торопитесь, родители? Остывает же, а холодный пирог – совсем не то, что горячий, правду вам говорю!

– Эммм… – поперхнулась я. – Вообще-то мы не… то есть я-то да, а Вася…

– Тётя Тамара, вы решили, что Вася – мой папа? – радостно взвизгнула Элли и даже в ладоши хлопнула, настолько поразило её сделанное заключение.

– А разве нет? – царица обернулась почему-то к Васе.

Он чуть чашку на себя не опрокинул.

– Да нет же! Мой биологический папа живёт в Москве!

– Биологический, слово-то какое! – фыркнула Тамара. – Главное, деточка, не кто родил, а кто воспитал! А Василий, как я вижу, любому биологическому папаше фору даст! Так я говорю, мамочка?

– Ну… – в замешательстве протянула я.

– Конечно, так! – подхватила Элли хитро. – Вот и я маме говорю, какая разница, что Вася мне не родной по крови, если он лучше всех пап на свете?

– Эльвира!

– Мама всегда меня так называет, когда нервничает, тётя Тамара!

Ну, Элка, ну задам я тебе, когда наедине останемся!

– Пирог ваш – просто объедение! – опомнился Василий и потянулся ещё за одним куском. – Вы настоящая волшебница, Тамара! Идочка, дорогая, а ты почему не ешь? Остывает же!

И ты, Брут! Я с негодованием уставилась в его довольное лицо.

– Не переживай, твоей фигуре это нисколько не повредит, я тебя даже пышку буду любить по-прежнему!

– Да, мамочка, не переживай! Мы с Васей тебя не бросим, даже если ты в слона превратишься! – Элли обратила на меня свои невинные глаза. И ни тени улыбки на лице, вот зараза!

– Ах, какие вы у меня милые! – скрипнула я зубами и схватила с блюда огромный кусок.

В слона, значит? Ну, смотрите! Назло вам из-за стола не выйду, пока весь пирог не съем!..

Из-за стола меня выносили на руках… Ну, не совсем на руках, конечно, но кое-кому попотеть пришлось изрядно!

– Ида, тебе плохо? – в глазах Василия плавала тревога.

– Нет, хорошо! А будет ещё лучше, когда я до дивана доберусь!

– А кто заставлял тебя столько есть?! Мы же пошутили!

Тамара припевала уже во дворе и слышать нас не могла. Элли суетилась с ней рядом – они поливали грядки. Представляю, во что превратится новое платье…

– Ну и шуточки у вас! Как мне теперь с Тамарой себя вести, вот скажи? И Элли тоже хороша, предательница! Никаких гномиков сегодня, поняли?

– Так нельзя с ребёнком, Ида!

– А со мной – можно? Уйди, Вася, видеть тебя не хочу! И так день с утра ни к чёрту, а тут ещё вы со своими шутками!

– Ида, прости меня, только не плачь, пожалуйста! Я ведь думал, тебе тоже весело…

– Уйди, Вася, прошу тебя, пока я ещё что-нибудь не ляпнула! Не попадайся под руку!

– Я только пледом тебя накрою…

У него стало такое несчастное лицо, что я залилась слезами пуще прежнего, но только теперь – от совершенно иных чувств.

– Вася! – я уткнулась ему в плечо. – Вася, ну что мне теперь делать, Васенька?

– Ида, Идочка… – он гладил мою голову дрожащими руками. – Я найду его, слышишь? Весь Арбузов на ноги поставлю, но найду!

– Найди, Вася, найди, я жить без него не могу!

– Успокойся, родная, я всё понимаю и обещаю тебе… Только не плачь…

Когда мы вышли во двор, мои глаза были сухи, а в душе расцветала надежда.

– Боже мой,