Поход Наполеона в Россию - Арман Луи Коленкур

Поручив Неаполитанскому королю преследование русских, император подчинил ему князя Экмюльского и дал ему специальное указание непрерывно теснить врага, чтобы не дать ему времени собрать свои силы для боя, так как его цель — отбросить врага подальше, дабы предоставить отдых армии. На всякий случай император приказал мне приготовить сменных лошадей, чтобы он Мог тотчас же выехать к авангарду, если случится что–нибудь важное. Согласно инструкциям, полученным Неаполитанским королём, князь Экмюльский был ему подчинён; но инструкции, данные князю Экмюльскому, обязывали его лишь поддерживать короля в случае надобности, ничем не рисковать и не завязывать генерального сражения, то есть за исключением поддержки в случае надобности инструкции делали князя Экмюльского самостоятельным. Император на словах дал ему такие же указания и объяснил, в чем заключается его цель. Кроме того, он назавтра же, а потом и на следующий день писал в том же духе маршалу, требуя от него сведений о происходящем, добавляя, что он не хочет полагаться на донесения Неаполитанского короля, который легко может увлечься, тогда как он, император, не хочет ввязываться во что–либо.

Русская армия двигалась в порядке и без большой поспешности, как люди, которые ничего не хотят упустить и в случае надобности могли бы защищать свою территорию. Из того, что их движение совершалось в порядке, король сделал вывод, что они намерены дать сражение. Ему пришло даже в голову, неизвестно почему, что Барклай занял позицию за Ужей и возводит укрепления под Дорогобужем, чтобы дать сражение.

Это сражение было предметом желаний императора на тот случай, если бы ему пришлось продвигаться дальше вперёд, и, если бы мы выиграли его, оно могло бы обеспечить армии длительный отдых и зимние квартиры, не вынуждая нас заходить слишком далеко. Наше численное превосходство и привычка к успехам могли позволить нам надеяться на торжество. Неаполитанский король доложил о своих мечтах и надеждах императору. Я называю это мечтами потому, что русские не в состоянии были дать сражение, так как подкрепление под командой Милорадовича ещё не прибыло к ним.

Надежды эти были слишком соблазнительны и слишком сходились с планами императора, чтобы не увлечь его. Он спешно покинул Смоленск. Гвардия, заранее двинутая вперёд эшелонами, чтобы в случае надобности поддержать короля, получила приказ ускорить своё движение, и, таким образом, император снова пустился в авантюры — до известной степени против собственной воли. Он прибыл в Дорогобуж 25‑го и оставался там 26‑го.

Перчатка снова была брошена, а император был не из тех людей, которые отступают. Вид войск и все эти воинственные манёвры кружили ему голову. Мудрые размышления, которым он предавался в Смоленске, уступали своё место обаянию славы, когда он попадал в эту обстановку. «Враг будет настигнут завтра же, — говорил он теперь. — Его теснят. Он не может всё время ускользать, если учесть темпы преследования. На настоящий отдых можно рассчитывать только после сражения. Без этого нас всё время будут беспокоить". Словом, в пользу движения вперёд он находил теперь столько же разумных доводов, сколько 48 часов тому назад в пользу того, чтобы оставаться в Смоленске; мы всё ещё гнались за славой или, вернее, за роком, который упорно мешал императору следовать своим собственным здравым намерениям и мудрым планам. Все эти факты, которые я узнал от князя Невшательского, были потом подтверждены мне князем Экмюльским.

Император был, однако, в эти дни скучен; ему надоела война, конца которой он не видел. Он жаловался на поляков. С самого начала кампании он дал понять князю Понятовскому, что недоволен им за то, что князь просил у него помощи и жалованья для своих солдат. Корпус Понятовского давно уже не получал жалованья и испытывал много лишений. Точно так же император каждый день жаловался, что в Варшаве ничего не делают. Литва держится холодно, рекрутские наборы не удаются и от него требуют денег, как будто поляки не должны приносить никаких жертв для восстановления своей родины. В этот период резкого недовольства польскими делами он, не ограничиваясь собственными сетованиями перед своими министром и послом, велел 22 августа князю Невшательскому написать Биньону, с которым князь находился в переписке: «В результате всего этого правительство делает мало; организация не двигается вперёд, администрация обладает скудными ресурсами, и, наконец, страна даёт мало".

Сообщение об успехе, который одержал над русскими князь Шварценберг, оживило надежды императора.

— Это даёт, — сказал он, — жизнь союзу. Эхо этой пушки прозвучит в Петербурге, в тронном зале моего брата Александра. Это хороший пример для пруссаков. В них проснётся, быть может, дух чести.

Он спросил меня, хорошо ли известен князь Шварценберг в Петербурге, связан ли он с горячими головами петербургского двора. Он приказал немедленно выдать ему вторично сумму в 500 тысяч франков на секретные расходы и поручил князю Невшательскому послать чек на эту сумму.

24‑го император приказал просить в Вене о почётных наградах для этого корпуса независимо от обычного производства по службе.

В Дорогобуже император жил в большой усадьбе — нечто вроде замка, стоявшего на возвышенности. Там нашли немного муки. Это была тем более удачная находка, что неприятель ничего не оставил в Смоленске, а первых запасов продовольствия, которые мы добыли, едва хватило бы на покрытие нужд госпиталей и на текущие потребности. Несколько корпусов получили хлеб в Дорогобуже, — от этого они уже отвыкли! Там же, в Дорогобуже, были получены сообщения, подтверждающие, что Александр приехал в Москву 24 июля; первые сведения об этом и притом неполные мы получили только после нашего прибытия в Смоленск. Мы узнали теперь, что он созвал дворянство и купечество, не скрыл того положения, в котором находится государство, и запросил подкреплений у всех губернии. Московская губерния предложила ему 80 тысяч человек, а другие — в соответствующей пропорции; Малороссия выставила 18 тысяч казаков; частные лица выставили целые батальоны, эскадроны и роты с полным снаряжением. Чтобы придать этому ополчению национальный и религиозный характер, митрополит Платон вручил императору чудотворный образ св. Сергия, который император передал московскому ополчению; против французов проповедывали священный поход. Мы узнали также, что император Александр послал из Полоцка в Петербург великого князя Константина, чтобы успокоить умы и ускорить рекрутские наборы, а также для того, чтобы ничто не мешало отныне генералу Барклаю, на которого таким путём взвалили всю ответственность за события.

Хотя император Наполеон, оставив на Немане герцога Беллюнского, покинул Витебск с намерением остаться в Смоленске, он решил теперь двинуться вперёд и послал из Дорогобужа герцогу Беллюнскому распоряжение направиться в Смоленск. Вскоре герцогу были посланы и подробные инструкции об оказании в случае надобности поддержки корпусам, которые до тех пор прикрывали наш фланг, в частности корпус маршала Сен–Сира на Двине.

После Дорогобужа армия двигалась почти одной колонной: кавалерия Неаполитанского короля, гвардия, 1‑й корпус и корпус маршала Нея — по дороге, поляки — справа, вице–король — слева.

Мы находились на самой высокой русской возвышенности — на той, где берёт своё начало Волга, впадающая в Каспийское море, Днепр, впадающий в Чёрное море, и Западная Двина, впадающая в Балтийское море. Пески после перехода через Днепр утомляли армию и артиллерию, но так как подозревали, что Барклай намерен дать сражение, и продолжали ещё верить в это, войска были сконцентрированы до пределов возможного. В бою под Валутиной горой мы захватили нескольких пленных; при преследовании пленных не удалось захватить; не удалось также захватить ни одной повозки. Русские отступали в порядке и не оставляли ни одного раненого. Жители следовали за армией; деревни опустели. Несчастный город Дорогобуж, который русские оставили нам нетронутым, загорелся от костров наших бивуаков, расположенных слишком близко от жилых домов. Многие деревни в эти дни постигла та же участь. Пожар Смоленска, устроенный русскими, ожесточил наших солдат, впрочем, у нас и так было мало порядка.