Поход Наполеона в Россию - Арман Луи Коленкур

27‑го главная квартира переехала в маленький замок в Славково, 28‑го во второй половине дня — в Рыбки; оттуда по приказу императора князь Невшательский послал письмо генералу Барклаю, воспользовавшись как предлогом отсылкой Орлова, прибывшего к нам в качестве парламентёра, чтобы осведомиться о генерале Тучкове, который был захвачен в плен во время одной из схваток в Валутинском лесу.

Император, которому хотелось завязать переговоры, — этого он желал больше всего, — воспользовался случаем, чтобы вставить в письмо несколько любезных слов, предназначенных для императора Александра. Он старался подчеркнуть, что не питает никакой личной вражды, что эта война является всецело политической, а поэтому ничто не помешает в любой момент прийти к взаимному соглашению.

Молчание, хранимое петербургским правительством и даже русским главнокомандующим после поездки Балашова, император объяснял тем, что ему приписывают враждебность, которая якобы побудит его отвергнуть всякое предложение и всякое соглашение, не построенное на основе восстановления Польши и отторжения этой части России. Император часто говорил в этом смысле князю Невшательскому. Со мной он говорил об этом дважды.

— Александр прекрасно видит, что его генералы делают только глупости и что он губит свою страну; но он предался в руки англичан, а лондонский кабинет подстрекает дворянство и мешает ему прийти к соглашению с нами. Его убеждают, что я хочу отнять у него все его польские провинции, что он получит мир лишь этой ценой, а он не может заключить такой мир, потому что если он уступит, то русские дворяне, которые все владеют поместьями в Польше, через год задушат его, как его отца. Напрасно он не доверится мне, так как я не хочу ему зла; пойду даже на жертвы, чтобы спасти его из затруднительного положения. Если бы не этот страх, он написал бы мне, он послал бы ко мне кого–нибудь, ибо он не заинтересован в том, чтобы продолжать эту войну.

В одном из разговоров, происходивших в Смоленске, император прибавил к этому:

— Я тоже не заинтересован в том, чтобы продолжать войну, так как поляки не в состоянии поддержать эту борьбу; наборы не осуществляются; они не делают ровно ничего ради собственного дела; ежедневно они просят денег, а в Литве из–за оккупации России у них есть только бумажные деньги. Поляки хотели бы получить Галицию; что им за беда, если я поссорюсь с Австрией? Я ожидал большего от обещанных ими преданности и усердия. Я не хочу разорять Францию ради них. Если бы Александр послал мне какое–нибудь доверенное лицо, то мы быстро пришли бы к соглашению. Никогда он не получит таких хороших условий и никогда у него не будет лучшего случая. Я придаю Польше не больше значения, чем чему–либо другому. Есть много способов уладить дело. Пусть он выскажется против Англии, и тогда всё уладится. Турки заключили мир. Андреосси не сумел помешать его ратификации. Бернадот забыл, что он родился французом, он вступил в союз с русскими. Эта ошибочная политика будет поставлена ему в вину; из–за этого в один прекрасный день его свергнут. Неслыханная вещь: две державы, которые должны потребовать всё обратно у русских, являются их союзниками как раз тогда, когда представляется прекрасный случай вновь завоевать потерянное. Никогда больше не представится такой случай. Армия, стоявшая в Финляндии, пойдёт на подкрепление Витгенштейна. Армией, находившейся в Молдавии, Россия также сможет располагать, потому что турки не переходят от мира к наступательной войне с такой быстротою, чтобы нельзя было своевременно заметить их наступление. Министерство иностранных дел должно было обеспечить мне шведов и турок, но никто теперь не умеет делать политику. Мне не служат; я сам должен делать всё. Франция вечно будет упрекать в этом Маре. Эта бездарность причиняет мне большой вред. Это расстраивает всё. Кто мог бы ожидать, что эти государства будут действовать против своих собственных интересов? Их политика была такой очевидной, их путь был начертан так ясно!

Я напомнил его величеству, что герцог Бассано не мог отправить Андреосси без его распоряжения, а что касается Швеции, то его требование о соблюдении континентальной системы, захват шведских кораблей и в особенности разоружение полков, отосланных затем в качестве пленных во Францию, оскорбили самолюбие этой в высшей степени гордой нации. Эти рассуждения вызвали досаду императора, который выразил её в своих обычных словах.

— Вы ничего не смыслите в делах, вы не понимаете, — таковы были слова, положившие конец этому разговору.

Новые сведения о неприятеле побудили императора выехать вечером. 29‑го мы были в Вязьме, где к его величеству явился Лористон. Император долго беседовал с ним. Назавтра, как только мы выступили, император сказал мне:

— Ну, Коленкур, так вы говорили, что ваш друг Александр не хотел воевать?

— Ваше величество получили доказательство этому, — ответил я, — в то время, когда он заключил мир с Турцией; много других событий, как мне кажется, подтвердили то, что я имел честь говорить вашему величеству.

— Лористон говорит иначе, — возразил император. — Александр может быть доволен тем, что завёл дело так далеко. Его священный город сожжён; его страна находится в хорошеньком состоянии. Ему лучше было бы прийти к соглашению. Он предпочёл ещё раз предаться в руки англичан. Восстановят ли они ему его сожжённые города? Лористон говорит, что император Александр давно уже вёл переговоры с англичанами.

— Но не в моё время, государь, — ответил я, — так как он конфисковал у них 80 кораблей, часть из них продана, а часть ещё находится под секвестром.

— Вас провели, господин обер–шталмейстер, — возразил император, любезности вскружили вам голову.

— Если бы мне было позволено поставить под сомнение то, что утверждает ваше величество, то я вновь сказал бы, что, по моему убеждению, император Александр начал переговоры с англичанами лишь после того, как прозвучал наш первый пушечный выстрел. Дата мира с турками, дата соглашения с Англией, действительная конфискация английских судов, в которой ваше величество хотите сомневаться, — все эти факты выяснятся со временем и послужат в моё оправдание. Не пройдёт и шести месяцев как ваше величество воздадите должное моей искренности.

Император воспользовался этим случаем, чтобы вновь заговорить о Турции и о Швеции. Он говорил с раздражением против герцога Бассано, которого считал виновным в том, что эти державы не сотрудничают с нами. Он соглашался, что дата заключения мира между Россией и Турцией может говорить в пользу моих утверждений.

— Но, — прибавил он с иронией, — ваш друг Александр не делается от этого в меньшей степени византийцем и фальшивым человеком. Впрочем, я на него не сержусь. Мне даже обидно за него, что его страна так страдает. Когда можно будет поговорить друг с другом, мы быстро придём к соглашению, так как я веду против пего только политическую войну, и есть много способов уладить дело так, чтобы русские не остались слишком недовольны и не убили его, как его отца.

Неприятель не оставлял за собою ни одного человека, разрушал свои склады, сжигал свои казённые здания и даже большие частные дома. Многие думали, что пожары в городах, местечках, в которые мы входили, были результатом беспорядков как в нашем авангарде, так и в казачьем арьергарде; я первый, признаюсь, разделял это мнение, не понимая, какой был русским интерес уничтожать все здания гражданских учреждений и даже частные дома, которые не могли сослужить нам большую службу. Император, которому многие говорили об этих пожарах, приказал моему брату взять на следующий день большой гвардейский отряд, поближе подойти к неприятелю и вступить в Вязьму, когда там ещё будет неприятельский арьергард, чтобы лично установить, что именно происходит и действительно ли русские поджигают. Он дал ему указание поддерживать порядок.