Продолжение следует, или Воронежские страдания - Фридрих Незнанский

Теперь по поводу этой русской девушки Насти. Симба встречался с ней, и она ему нравилась. Она училась в ВГУ, на филологическом. Так получилось, что фактически весь тот день, когда произошло убийство, да и следующий — тоже, они провели вместе. И в связи с этим у Антона возник естественный вопрос: не является ли причиной трагедии в какой-то степени она?

Исходил он вот из чего. Все ему говорили, а Симба подтвердил, что они с братом были очень похожи, просто тот — на десяток лет старше, но на их внешности разница в годах не отражалась. К тому же, понимал и сам Плетнев, определить по взгляду возраст чернокожего человека европейцу бывает совсем не просто. Симба — с русской блондинкой. Она сама, не очень охотно, правда, но тоже созналась Плетневу, что ее за это знакомство — ну связь, чего там темнить! — все-таки осуждают и некоторые подруги, и товарищи в ее университете. Не говоря о простых обывателях, у которых подобная связь просто не укладывается в голове. И кое-кто готов немедленно придать этому своему «неприятию» даже и политическую окраску. То есть, куда ни кинь взгляд, всюду она — проклятая политика, никуда без нее!

Между прочим, и Антон не раз замечал, как смотрят прохожие, когда видят чернокожего молодого человека, идущего вместе с русской, да еще, не дай бог, красивой и яркой девицей. О чем тут спорить? Показная американская политкорректность — не в публичном ее применении, а на бытовом уровне, — она и в той же Америке не шибко прививается, а в России — и подавно. Хотя ни о каком таком оголтелом расизме и речь не идет. Но достаточно одного простенького житейского вопроса и такого же однозначного ответа, чтобы все заняло свои места: «Ты выдашь свою дочь замуж за чернокожего?» — «Ты с ума сошел?!» Вот и весь сказ. А что, может, в Штатах отвечают иначе? В Капитолии — да, несомненно, в официальных учреждениях — наверняка, а также в университетах там, в колледжах. И все, и не надо, как говорится, ля-ля…

Так отчего же, в таком случае, не могло случиться, скажем, следующего? Настя сама говорила, что не раз заходила вместе с Симбой в кафе, где обычно обедают студенты — и вкусно, и не дорого. И на нее там тоже косо посматривали некоторые молодчики, одетые в черные кожаные куртки. Осуждали, конечно, только она плевала на их косые взгляды. Но ведь это ж — Россия! Мстят-то кому? Девице, что ли, которую наверняка соблазнил проклятый негр? Нет, ему, разумеется: что-нибудь вроде «Руки прочь!»

Дальше, студенты через этот пресловутый парк поодиночке давно уже стараются не бегать, и это известно. А тут — один! Ну как отказаться вынести «справедливый» приговор негру, посягнувшему на честь русской девушки, и все такое?.. То есть, если иметь в виду чисто случайный фактор, расклад мог выглядеть и таким образом.

И тогда все возвращается на круги своя: погибни там, на дорожке, обыкновенный студент — рассматривалось бы как бытовое преступление, хулиганство и прочее. Но убит иностранец, оказавшийся на его месте, — и это уже, как ни крути, — политика.

И еще к одному «открытию» пришел Антон. Когда Джума расспрашивал в общежитии про тропинки, по которым бегают студенты, кто-то из ребят на клочке бумажки изобразил, как проще пройти. Так эту бумажку потом действительно нашли в кармане дипломата, но никто из оперативников не мог понять, что на ней изображено, — какие-то черточки, перекрестия, линии, уголки, — может, значки какие-нибудь специфические, африканские? Или что-то связанное с наркотиками, мало ли, какие у них бывают обозначения? И на этом основании немедленно возникла и утвердилась в сознании милицейского руководства вполне подходящая версия о том, что происшествие связано с наркотиками и разборками между местными и приезжими наркокурьерами. Ну ничего, слава богу, хоть теперь выяснилось, а то ведь всерьез версию разрабатывали. А как же! Налицо такие факторы, как нигерийские «глотатели», как тайная встреча в темном месте темной ночью, закончившаяся кровавой разборкой, как неистребимая проблема наркомании среди студентов и так далее… Как, к примеру, и вечная тяга властей предержащих отбиваться от обвинений в свой адрес в политических пристрастиях и антипатиях весомым, естественно, контраргументом, типа: «А вы сами на себя посмотрите!»

И, наконец, последний вывод, который сумел сделать для себя Антон, касался непосредственной работы самих оперативников. Ну понятно, да и винить их нельзя, что они не знают ни английского, ни суахили, но русским-то разговорным хоть владеют?! Так почему ж они так долго не могли разыскать Симбу, который все последние дни никуда вообще не отлучался, а был либо на факультете, либо в общежитии, либо в пивном баре? Не могли объяснить внятно, кто им нужен? Так у русских бы спросили. Нет, тут все-таки имела место какая-то бредятина. Или же у оперов превалировала в сознании своя собственная версия — наркотики, наличием которой так просто и легко все объяснялось. Вот они и подлаживались под эту версию, отметая, с их точки зрения, ненужные факты, мешающие стройности вполне заурядной и, вероятно, устраивающей их непосредственное начальство идеи. В связи с которой довольно нетрудно переложить ответственность со своих плеч на «родственные» — из Управления Федерального агентства по борьбе с наркотиками, например.

А что делать, ничего ведь исключить нельзя. Человеческая душа — сказано — потемки, а что — на душе у замотанного оперативника?.. Вопрос на засыпку.

С таким вот грузом сведений и прибыл в прокуратуру на вечерний совет Антон Плетнев, пришедший к твердому выводу о том, что искать преступников надо на уровне бытового неприятия чернокожих иностранцев в молодежной среде, которая, со своей стороны, вполне может «подогреваться» некими вдумчивыми старшими товарищами. Что ж получается, все-таки политика? Да куда ж от нее деваться, будь она неладна…

Щеткин, в свою очередь, занимался всякими службами, отвечавшими за порядок в гаражном кооперативе и вокруг него, на территории районных властей.

Это председатель кооператива с помощником, он же — секретарь, которые ничего и слыхом не слыхивали о происшествии на их подведомственной территории. Словно глухари на току. С ними — понятно.

Это гаражные сторожа. Днем они по очереди несколько раз обходят территорию гаражей, а ночами сидят безвылазно в своей будке у ворот, которые лично открывают и закрывают, зная, таким образом, кто и когда приезжает и покидает свой бокс. Никитыч — крепенький обросший мужичок с костылем, дежуривший в ту ночь в сторожке, где имеется и телефонный аппарат, тоже никуда не выходил и ничего не слышал. Так он уверял.

Петр позволил себе усомниться. Наугад, навскидку. Ну, подсочинил маленько. Мол, драка была громкая, кричали. Есть свидетели, которые слышали. А он, сторож, которому положено бдеть, и — не в курсе? Так быть такого не может, значит, либо спал, что запрещено служебной инструкцией, либо отсутствовал, что вероятнее. Сошлись на том, что — вероятно. Ну да, отлучался ненадолго — да в магазин ночной, вон там… За заваркой в пакетиках сбегал. Петр представил себе, как «бежал» этот хромой сторож за пакетиками с чаем, когда возле ножки стола аккуратно пристроилась опустевшая поллитровка.

Нет, ну раз уж заговорили, так чего останавливаться-то? Уходя, он помнил, прикрыл дверь за собой, но запирать не стал — тут же близко, да и брать нечего, спиртного-то уже не было, закончилось. Ну правильно… А когда вернулся, решил, что дверь ветром приоткрыло. Тугую дверь. Порывом ветра, стало быть. Чего ни случается, однако…