Спокойно, Маша, я Дубровский! - Елена Логунова

– Твой милый мент очень огорчен тем, что у него в кои-то веки вовремя закончился рабочий день? – с надеждой предположил Зяма.

– Мне импонирует твой оптимизм, но боюсь, все гораздо хуже, – вздохнула я. – Сдается мне, что «симка» в чае не сдохла!

– Ты же говорила, что она должна испортиться! – возмутился братец.

– Теоретически должна была испортиться, но практики в вопросе порчи сим-карт у меня крайне мало! – тоже рассердилась я. – Зато кое-кто обладает слишком большим опытом проведения криминалистических экспертиз! Капитан Кулебякин, отличник профподготовки!

– Думаешь, Денис по долгу службы выяснил, что «симка» в чае не чья-нибудь, а твоя, и прибежал тебя арестовать?! – ужаснулся Зяма.

– Арестовать? – я немного подумала.

Денис Кулебякин, конечно, правильный мент, но не настолько, чтобы упечь в тюрьму любимую девушку. Какая ему в этом корысть? Если меня посадят, Денису придется принять обет безбрачия!

– Нет, арестовать – вряд ли. И папуля наш ему в этом не стал бы помогать. А вот допросить меня с пристрастием – это они оба запросто!

– Да чего гадать? – Зяма гордо вздернул подбородок и расправил плечи. – Предлагаю взглянуть в лицо опасности! Позвони Денису и прямо спроси у него, что происходит!

У меня не было особого желания играть в гляделки с опасностью, имеющей суровое лицо капитана Кулебякина, но мучиться неизвестностью хотелось еще меньше, так что я приняла совет братца и пошла к телефону. Зяма последовал за мной. При нашем появлении мамуля, пытавшаяся подслушивать под дверью, так резво отпрыгнула на середину комнаты, что запуталась в складках эрзац-Авдотьи и сдернула ее вниз, едва не обрушив люстру. Выглядело это комично, и Зяма не смог удержаться от ехидной реплики на тему бурных взаимоотношений писательницы и ее персонажа, мимоходом пробасив с угрожающим завыванием:

– Я тебя породила, я тебя и убью!

Мамуля оценила добрую шутку – из кисейного свертка послышался смешок, – а я даже не улыбнулась, уже настроившись на неприятный разговор с Денисом.

Мой мобильник безмолвно засвидетельствовал, что штабс-капитан Кулебякин действительно изволили мне звонить почти час тому назад. Вызов, естественно, числился в непринятых. Я слегка приободрилась: сей факт позволял притвориться, будто я перезваниваю милому сугубо из вежливости, а не потому, что меня снедает тревожное любопытство. Я решила применить старый добрый трюк – изобразить святую невинность. Откашлялась, пару раз нежно мурлыкнула, пробуя голос, и совсем уже приготовилась ласково напеть в трубку: «Привет, любимый!», но Денис меня опередил. Голосом, бесконечно далеким от нежного мурлыканья, он рявкнул:

– Зяма!

Я несколько удивилась, но не растерялась и быстро передала трубку братцу, шепнув одними губами:

– Тебя!

Зяма глазами талантливо изобразил мимический этюд «Квадратура круга» и очень неохотно взял трубку, но даже не успел поднести ее к уху. Мобильник свирепо прорычал:

– Говори, где Инка, только не ври!

– Тут она! – честно ответил Зяма и перебросил рыкающий, аки дикий зверь, мобильник обратно мне в руки.

– Что надо? – буркнула я.

Называть Кулебякина нежными словами мне почему-то расхотелось.

– Где она?! – заорал мне в ухо взбешенный милый.

– Кто? – спросила я голосом холодным и острым, как февральская сосулька.

По опыту знаю, когда Денис ярится, лучшая роль, которую я могу взять на себя, – Снежная Королева. Прохлада, наступающая в наших отношениях, Кулебякина быстро отрезвляет.

Впрочем, в данном случае проверенное средство помогло мало.

– Кто? Твоя гранмаман, Катерина свет Максимовна! – Денис то ли скрипнул зубами, то ли сердито плюнул. – Не притворяйся дурочкой! Признавайся, ты ее предупредила, и она дернула в бега? Так я и знал, что без тебя тут не обошлось! Что за бабы, каждая – черт в юбке! И как только вы, Борис Акимыч, это терпите! Не семейство, а женский совет вождей! Действующая модель матриархата!

Из этого сумбурного монолога я сделала пару выводов. Главный заключался в том, что бабулю Денис почему-то считает преступницей, а меня – ее сообщницей. Второстепенное умозаключение было такое: мужчины семейства Кузнецовых вне подозрений, Зяма вообще не упоминается в святцах, а папулю женоненавистник Кулебякин обвиняет исключительно в мягкотелости и непротивлении феминизму насилием. Я решила, что несправедливые нападки на женские свободы я Денисочке еще припомню, но пока сосредоточилась на конкретизации претензий по первому пункту.

– А по существу вопроса тебе есть что сказать? Чем ты недоволен? – спросила я таким тоном, который сам по себе мог заменить промышленную холодильную установку.

Чувствительный Зяма зябко поежился, а морозоустойчивый грубиян Кулебякин аж всхрапнул от возмущения:

– Охренеешь с тобой! Я недоволен?! Тут человека убили, и бабка твоя каким-то боком в деле завязана, а ты ее еще и покрываешь!

– Слушай, Кулебякин, наша бабуля взрослая девочка, у нее свои дела, а у меня свои! – огрызнулась я.

– И все они «мокрые»! – тихо съязвил предатель Зяма.

Я произвела в его сторону предупредительный выстрел глазами и, сдерживая ярость, предложила Денису:

– Если у тебя что-то к бабуле, обратись к ней лично!

– Очень хотел бы, да где ее искать? Не подскажешь? – невыразимо ехидно спросил он.

– Как – где? На нашей даче в Буркове, – ответила я, от слова к слову теряя уверенность в сказанном.

К концу фразы я и вовсе прониклась пониманием, что в Буркове бабули нет. И это многое объясняло, но только мне, а не Денису. Делиться своими соображениями с ним я не собиралась. Если черти, с которыми он воюет, носят юбки, это обязывает меня к солидарности!

– Нет ее на даче! – зло сказал Кулебякин. – Соседи говорят, она умелась обратно в город через час после приезда! Три ящика черешни купила и уехала.

– Какой черешни? – заинтересовалась я. – Дяди-Петиной?

У нашего соседа по даче дяди Пети растет изумительная черешня, сочная, сладкая – пальчики оближешь. Если бабуля притаранит домой три ящика этакой вкуснятины, я лично прощу ей любое преступление!

– Хочешь сказать, ты не в курсе бабкиных приключений? – недоверчиво спросил Кулебякин. – И имя Дарья Павелецкая ничего тебе не говорит?

А вот это был удар в солнечное сплетение! Я на несколько секунд задохнулась и сумела произнести ответную реплику более или менее естественным тоном лишь потому, что совершенно точно знала: Дарья Павелецкая не только мне, а вообще никому ничего не говорит и никогда уже не скажет. Я вспомнила мертвое тело со сломанной шеей и нагло заявила:

– Не говорит!

– Хотел бы я тебе поверить, – протянул недоверчивый милый. – Но что-то сомневаюсь... Ты где сейчас? Дома? Вот там и сиди! Через полчаса мы приедем, тогда и поговорим.