Кроме пейзажа - Вадим Ярмолинец

– Я люблю тебя, вот что случилось. Мне так плохо без тебя, даже живот разболелся.

– Ты хочешь в туалет?

– Ты с ума сошла, какой туалет?!

Она отступает, пропуская его в гостиную, где сидит плотный мужчина в желтой полурукавке, синих шортах и кроссовках на толстой подошве. Он значительно крупней Михаила Михайловича. У него большие плечи, руки, ноги и голова с ухоженной бородкой.

Михаил Михайлович вопросительно поворачивается к любимой, все еще поглаживая рукой больное место. Лицо Кати в красных пятнах.

– Это – Геннадий, познакомься.

Он протягивает ему руку, встряхивает.

– Геннадий.

– Михаил.

– Мы можем на минуту выйти в кухню? – спрашивает Михаил Михайлович хозяйку.

Она следует за ним. В кухне он берет ее за руку, чтобы привлечь к себе, наталкиваясь на неожиданное сопротивление. Легкое, но сопротивление.

– Я совершенно не могу без тебя, Катя. Совершенно. Видишь, вот – вернулся. Кто этот – в комнате?

Этот из комнаты уже стоит в дверном проеме. Сунув руки в карманы, склонив голову набок, рассматривает их с вызывающим интересом.

– Это у вас, что – так вот серьезно?

– Очень серьезно, – отвечает Михаил Михайлович.

– Как всегда, я узнаю обо всем последним, – открывает Гена домашний разговорник. – Я не понимаю, мне что – выкинуть этого клоуна отсюда, чтобы получить наконец какие-то объяснения?

И правда, в наши дни не все относятся к шляпе как к предмету гардероба серьезного мужчины.

Очень далекое, слабое, несформулированное за ненадобностью подозрение о еще одной связи его подруги вмиг вырастает до пугающей высоты волны и накрывает Михаила Михайловича с головой. Он – клоун?!

– Даятебещасблядьпокажуктоздеськлоун!!! – кричит он, хватая со стола широкий мясной нож.

Вот он – захватывающий миг счастья! Цунами неподдельной страсти! Мужчина, способный ради тебя на все, но, бог мой, почему же в такой дикой форме, почему так не вовремя?

Да, Михаил Михайлович, конечно, легковат – Гена легко отбрасывает его первый удар сбоку и тут же хватает за горло. Абажур летающей тарелкой пересекает потолок. Что-то валится и звенит. Своей левой Гена прижимает его правую – с ножом – к полу. Да, они уже на полу, среди осколков чего-то, но нож прижать тяжело и поэтому он снова в воздухе. Михаил Михайлович бьет соперника по большой голове, как бьют саблей, точно рассекая лоб надвое. Гена рычит и размазывает по лицу жирную кровь. Катя кричит незнакомым голосом. Михаил Михайлович, задыхаясь, выбирается из-под ослепшего великана. Теперь уже он хватает его за шею и швыряет на пол, но вопль «Миша, не надо!» предотвращает расправу. Кухонная сталь втыкается острием в пол и пружинисто раскачивается, словно приглашает к продолжению потехи.

– Всё, всё, всё, ты должен уйти, сейчас ты должен уйти, – повторяет хозяйка, как заведенная. Схватив на всякий случай страшное оружие и, бросив его в холодильник, заслоняет дверцу спиной. – Ты должен уйти, Миша. Гена, я сейчас помогу тебе. Не трогай ничего руками, я все сделаю сама.

Забыл сообщить, Катя – медсестра. Она работает в местной больнице ветеранов вооруженных, в том числе и ножами, сил. Это очень кстати.

Дверь хлопает за Михаилом Михайловичем, и он не видит, как его любимые пальцы утирают вражеский лоб тампоном с перекисью водорода, стягивают края раны пластырем.

– Я сейчас отвезу тебя в «скорую». Тебе надо наложить швы.

Подхватив с кресла сумку, она проверяет, на месте ли ключи и телефон.

– Только об одном прошу тебя, – говорит Катя, пристегивая ремень безопасности и заводя мотор, – не говори, что это он. Придумай что угодно. Я одна во всем виновата, я одна. Я не сказала ничего тебе, я не сказала ничего ему. Это – моя вина, но я устала ждать. Я хочу семью, а не траханье в удобное для вас всех время. Точно как твоя Вика, между прочим.

Его Вика! Как забыть ее голос в телефонной трубке, когда она простонала ей: «Из-за вас, Катя, я не могу завести второго ребенка, вы понимаете это?» Она просто видела, как слюна тянулась у той от губы к губе и липла к зубам, когда она произносила: «В-вы п-поним-маете…» В таком отчаянии и на вы! А этот второй ребенок ее просто доконал. Она не мужа крала у той, а куда большее. Впрочем, что значит крала? Это он ей покоя не давал, а не она ему. Вернется домой с работы – он сидит на скамеечке у входа, курит.

– Привет, как дела?

А в темной прихожей обнимет, привлечет к себе, большой, горячий, сильный. Сумка выскользнет из рук, и все, на что хватит сил, – так это попросить зайти на минуту в ванную.

Теперь сидит, молчит. Естественно, все понимает. В отделении «скорой» говорит, что бросал нож в мишень на двери, а нож попал в металлическую раму и неудачно отскочил. Хорошо еще, что в лоб попал, могло быть и хуже.

– Вы хотите вызвать полицию? – спрашивает женщина в коричневой, как школьная форма, чадре за стойкой регистратуры. Глаза поблескивают в узком зазоре между обтягивающей голову тканью и ажурной занавеской. Не понять, что думает обладательница этих глаз. Подозревает ли, что ее обманывают, или совершенно безучастна к посетителям-иноверцам? От ее отношения многое зависит – наберет ли сама номер полиции, когда они займут место среди ожидающих помощи, или тут же забудет о них.

– Не нужно, – отвечает раненый.

Они ждут вызова к врачу. Вокруг дремлют, стонут, молчаливо терпят боль, говорят по телефонам, смотрят беззвучный телевизор поздние посетители. «Райбек!» Это – он. Вообще он Рыбак, но уже привык откликаться на Райбек. Американцам так удобней. Он идет к санитару со списком пациентов в руке, тот проводит его желтым коридором в смотровую, велит лечь на накрытый бумажной лентой стол. Он с хрустом ложится. Лицо в белой маске заслоняет созвездие ламп. Мелькает шприц, он ощущает укус иглы.

– Вам повезло, что рядом оказалась ваша знакомая. Она отлично обработала рану, но небольшой шрам останется. Как это вам так повезло?

Клац! Сверкает хирургический скоросшиватель. Клац!

Он снова рассказывает про метание ножа, осознавая, что жене эту историю он не продаст. Какого ножа? Где?

Поставив «бимер» на стоянку, Михаил Михайлович идет домой. Он не сомневается, что у парадного его поджидает мигающая огнями патрульная машина. Но машины нет. Софья Борисовна, словно приросшая к дивану, говорит дрожащим голосом:

– Ты можешь мне, наконец, объяснить, что происходит?

Как объяснить? С чего начать? С того, что он уже несколько месяцев беспрерывно думает о другой? И с небольшими перерывами забирается в ее постель?

– Нам надо расстаться, – говорит он устало.

– Как? – вопрос на выдохе похож на прощание с жизнью: —…ах…

– Раньше не мог решиться сказать, а теперь уже придется… – он усмехается.