Моя бывшая будущая невеста - Николь Келлер

Осторожно, словно боюсь сломать, касаюсь ее ладони, веду вниз и переплетаю наши пальцы. Богиня, как в замедленной съемке, следит за моими движениями и поднимает на меня свой растерянный взгляд.

— Пошли, до дома провожу тебя. Ни на минуту же нельзя одну оставить, опять во что-то влипнешь.

Богиня лишь коротко кивает, крепче стискивая мою ладонь, и мы в абсолютной тишине идем к ее дому. Также молча заходим в подъезд, молча, не глядя друг на друга, поднимаемся в лифте.

Тея отмирает лишь у двери квартиры, когда поворачивается ко мне, наверно, чтобы поблагодарить, и ее глаза распахиваются в ужасе, а лицо стремительно бледнеет.

— У тебя кровь, — пальчиками проводит по кромке пореза, заставляя скривиться от неприятных ощущений. — Надо обработать.

Перевожу взгляд на предплечье и только сейчас замечаю, что кровь пропитала почти весь рукав рубашки.

Тея трясущимися руками, не с первой попытки открывает входную дверь и прямо в обуви проходит вглубь квартиры. Очевидно, это своеобразное приглашение следовать за ней.

Закрываю дверь на замок, все же скидываю обувь в прихожей и иду на свет. Тея уже достала аптечку из шкафа и готовит бинт и перекись.

Опускаюсь на стул и внимательно слежу за Богиней. Мне не нравится ее состояние. Совершенно. Оно пугает. Тея как будто делает все на автомате, а мыслями где-то далеко и, судя по прикушенной губе почти до крови, образы в этой милой головке отнюдь не радужные.

— Порез кажется глубоким. Может, тебе лучше в больницу, чтобы зашили? Я не…

— Ты справишься, девочка, — накрываю ее пальцы своими и прямо смотрю в глаза. — Успокойся и просто обработай рану. Не помнишь, что ли, что на мне все заживает, как на собаке?

Моя Богиня тяжело дышит, но все же коротко кивает.

— Сними рубашку, — просит тихо, отведя взгляд в сторону и не поднимая голову. Стесняется? Не хочет смотреть? Не припомню, чтобы она боялась вида крови.

Я, шипя и морщась, все же стягиваю с себя одежду и пристально наблюдаю, как Богиня механически, как будто на автомате, обрабатывает рану, все также не глядя на меня, как будто я, по меньшей мере, стул.

Закончив, Тея с таким же отсутствующим выражением лица медленно, как будто все силы разом покинули ее, бредет мимо, забирается на диван, поджимая ноги под себя, и уставляется в одну точку.

И только ее ладони с силой стискивают ткань спортивных брюк, давая понять, что внутри малышки происходит что-то страшное. Как будто она раз за разом прокручивает в голове определенную сцену. Вполне возможно, сегодняшнее нападение. И мне нужно во что бы то ни стало отвлечь ее, вытряхнуть из панциря, да даже разозлить, лишь бы Тея не смотрела на меня, как на мебель.

Шарю по шкафам, на свое счастье, нахожу бокалы и коньяк. Разливаю, подхожу к Тее и опускаюсь на пол, к ее ногам, протягивая один из бокалов.

Она не сразу смотрит на меня, и от ее взгляда мурашки бегут по спине.

Неживой. Обреченный. В нем бездна боли и отчаяния, которую малышка изо всех сил старается сдержать, не дав вырваться наружу. Лучше бы орала и билась в истерике, ей-богу. Мертвый взгляд притихшей Теи пугает меня не на шутку. Признаться честно, я даже боюсь его, ведь не знаю, когда рванет, и что потом с ней делать.

— Выпей. Залпом. Тебе это сейчас нужно.

С вымученной улыбкой Тея медленно качает головой.

— Алкоголь не поможет, Давид. Он приносит облегчение лишь на время. Отключает разум. А потом все накатывает с утроенной силой.

Ее слова режут по сердцу, наталкивая на разные мысли. Одна хуже другой. Но главная из них: с такой глухой уверенностью может говорить только тот, кто через это прошел. Кто испробовал данный способ успокоения на себе и не получил результата. Но тогда возникает еще один резонный вопрос: через что прошла Тея?..

Ее поведение в кабинете Власова, та информация, что собрал Дима, ненормальная реакция на нападение и этот потухший безжизненный взгляд — все это позволяет сделать вывод о том, что в прошлом Теи было что-то…страшное. То, о чем я боюсь сейчас спросить, чтобы не спровоцировать.

— Ты напивалась? — осторожно интересуюсь, стараясь вывести на диалог.

— До беспамятства, — грустно улыбается, склоняя голову набок и рассматривая меня, как будто видит впервые. — В прямом смысле слова. Даже под капельницей потом лежала.

Поджимаю губы, чтобы не сорваться и не заставить рассказать все. Я получу ответы на вопросы, включая по информации от Димы. Обязательно. Но позже. Разумеется, разговор, ради которого я приехал, откладывается. Сейчас важнее всего привести Богиню в чувство.

— Эти двое, кто они?

— Люди Тарасова, — Тея отвечает отрешенно, безразлично. Как будто ей неинтересно в принципе все происходящее вокруг.

— А Тарасов…Погоди, тот самый…?

— Тарасов — кредитор Миши, моего сводного брата. И, да, он — известный меценат и бизнесмен.

— А причем здесь ты?!

— При том, что Миша посчитал, что я в состоянии отдать его немалый долг Виктору Леонидовичу, и продал меня.

Ладонь сама сжимается вокруг стакана, едва не кроша его в пыль. Мысленно делаю пометку разобраться с этими двумя, так, чтобы запомнили на всю жизнь. Но позже. Сейчас надо возвращать к жизни мою Богиню.

И пока я судорожно размышляю, как поступить, Тея все берет в свои руки.

Она сползает с дивана на пол и садится на колени рядом со мной. Проводит ладошкой по моей щеке, касается пальцами губ. Не удерживаюсь и кончиком языка ударяю по подушечкам, видя, как ярче блестят глаза напротив.

— Можно? — шепотом, опускаясь ладонями по моим плечам и ниже, к животу. — Пожалуйста, Давид. Не отталкивай меня…Мне так нужно…Я хочу попробовать…Так хочу почувствовать еще раз…Что я могу…

В глазах Теи — безумство и полное отсутствие самоконтроля. Ее щеки горят огнем, а руки, кажется, живут своей жизнью: она касается меня везде, куда только может дотянуться, словно пытается возродить в памяти ощущения и воспоминания. Но главное — в ее глазах снова зарождается блеск. Пусть это от похоти и