Вьетнамская жар-птица - Юлия Монакова

– Вера… – осторожно произнёс учитель. – Мне кажется, ты…

Она не дала ему договорить, решив действовать по самому простому сценарию. Кинувшись к учителю, она прижалась к нему и впилась в губы страстным, как ей казалось, поцелуем. На самом-то деле губы её похолодели от страха, а поджилки тряслись, как овечий хвост.

Мистер Бэнкс что-то невнятно замычал. Вера приняла было это за стон удовольствия, но учитель замотал головой, уворачиваясь, и с силой оттолкнул девушку от себя.

– Какого чёрта ты это делаешь?! – заорал он. – Ты что, с ума сошла? Что с тобой происходит, Вера?

Вера, отшатнувшись, едва не упала и теперь смотрела на него взглядом побитой дворняги. Губы её дрожали, а глаза уже набухали слезами.

– Прости… прости, я не сильно тебя толкнул? Ты не ударилась? – забормотал мистер Бэнкс в раскаянии, но всё ещё боясь подойти к ней слишком близко, а затем схватился за голову. – Господи Иисусе, да что же ты творишь?

– Простите… – выдохнула Вера шёпотом, боясь, что голос даст слабину и она сейчас же зарыдает.

– Нет, это ты меня прости, ради Бога. – Мистер Бэнкс потёр виски. – Возможно, я когда-то ненароком… не специально… дал тебе понять, что такое возможно…

– Значит, это невозможно? – глухо переспросила Вера.

Давно она не чувствовала себя такой бесконечно несчастной. Такой униженной. Такой маленькой и жалкой…

– Боже, конечно же, нет. – Он покачал головой, глядя на неё с искренним сочувствием и пониманием.

Сочувствие было невыносимее всего.

– Слишком часто поминаете имя Господа всуе, – усмехнулась она через силу.

– Послушай, девочка… – начал он мягко. – Я не знаю, что ты себе навоображала насчёт меня. Ты чудесная, очень талантливая, безумно красивая, Вера, я говорю это тебе абсолютно искренне. Но неужели… неужели ты думаешь, – с болью докончил он, – что если бы ты нравилась мне ещё и как… женщина, я вёл бы себя с тобой столь свободно, столь приближал бы тебя к себе? Ты не так меня поняла. Ты мне нравишься, но…

– Но вы меня не любите, – докончила Вера затравленно.

– Не люблю. Прости… – Учитель смотрел на неё с состраданием, сам мучаясь от того, что ему приходится говорить.

– Это неудивительно. – Вера пожала плечами. – Все люди, в чьей любви я так отчаянно нуждалась в своей жизни, неизменно меня оставляли. Вы знаете, мистер Бэнкс, я даже не слишком удивлена. Все закономерно…

– Девочка… – начал он, с трудом подбирая нужные слова. – Ты просто, как и все подростки, воображаешь себя ужасно одинокой. И я тебе, на самом деле, не нужен. Мне кажется, тебе просто не хватает отцовской заботы.

– Не хватает… – усмехнулась Вера. – Вы чертовски правы. Папа боится показать, как любит меня. Он привык жить, скрывая свои чувства…

– А мы с Энн… – Учитель замялся. – Знаешь, мы решили пожениться. Она ждёт ребёнка…

– Замечательная новость, – откликнулась Вера бесцветным тоном. – Рада за вас обоих. Значит, в отличие от моего отца, вы – порядочный человек…

– Не понял? – мистер Бэнкс вытаращил глаза.

Она махнула рукой:

– А, не берите в голову. И знаете что?.. Спасибо вам за то, что не дали мне повторить судьбу моей матери.

Он уставился на неё с ещё большим недоумением. Но непролившиеся слёзы на Вериных глазах уже высохли. Она взяла себя в руки и холодно улыбнулась.

– Простите меня ещё раз, мистер Бэнкс, за эту безобразную сцену. Я была не в себе. Прощайте…

Она вышла из класса, не оборачиваясь. Спина её была прямой, а походка – твёрдой. Каблучки мерно стучали по полу.

У самого выхода из школы кто-то догнал её и резко схватил за руку. Вскрикнув от боли и обернувшись, Вера увидела лицо Марка Галлахера – растерянное, злое, обиженное, как у ребёнка, у которого отняли любимую игрушку.

– Я всё видел! – выкрикнул он в отчаянии. – Ты была с мистером Бэнксом в его кабинете! Что у вас с ним?! Вы трахались там? Ты не боишься, что его могут посадить за связь с несовершеннолетней? Стоит только донести эту весть до полиции…

Вера смотрела на него спокойно и устало.

– Ты, что ли, донесёшь? – усмехнулась она презрительно. – Валяй. Только ни одна медицинская экспертиза этого не подтвердит. А вот ты выставишь себя настоящим придурком. Дерзай, если хочешь стать всеобщим посмешищем…

Марк выглядел вконец запутавшимся. Эта нелепая корона на голове, которую он так и позабыл снять, придавала ему трагикомичный вид. Вере стало его жалко.

– У нас ничего нет с мистером Бэнксом, – выдохнула она. – Только это не значит, что у нас может что-то получиться с тобой, Марк. Прости… Я не люблю тебя, вот и всё.

Вырвав свою руку, она развернулась и спокойно зашагала прочь.

– Грёбаная сука! – в яростном бессилии заорал он ей вслед, а затем, прислонившись к стене, беззвучно заплакал.

Нью-Йорк, США

2000 год

Вера обожала бывать в Центральном парке. Обычно в выходной она брала с собой покрывало и хорошую книгу, покупала незамысловатую еду в аптеке и часами валялась на траве Овечьей лужайки, дыша свежим воздухом. Належавшись и начитавшись вволю, она принималась просто бродить по парку, любоваться цветущей сакурой и магнолиями… Ходила она и на Земляничные поля, чтобы в очередной раз взглянуть на мемориал Джона Леннона и убедиться, что фанаты регулярно выкладывают на нём знак «пацифик» свежими цветами. Вера гуляла по парку до самого вечера, и ей совсем не было скучно одной.

Ещё ей нравилось подниматься на крыши небоскрёбов. Её любимой смотровой площадкой была Эмпайр Стейт Билдинг. Вид на город в лучах заката открывался просто потрясающий!

Домой она возвращалась поздно вечером, но всё равно соседка по съёмной квартире («руммейтка», как Вера её называла) приходила, как правило, ещё позже, причём часто не одна, а с очередным кавалером. Звали её Тори Уилкс; она была не только Вериной сожительницей, но и однокурсницей в Tisch School of the Arts – Школе искусств Тиш при Нью-Йоркском университете. Школа готовила будущих специалистов в области теле– и кинопродюсирования, актёрского мастерства, танца, вокала и других сфер искусства.

Вообще-то, и Вере, и Тори полагалось место в общежитии, поскольку обе они были иногородними студентками. Но девушки категорически не желали жить в общаге. Вера – потому, что любила тишину; ей вообще требовался покой для того, чтобы сосредоточиться; да и отец был против, полагая, что все студенческие общежития – это прибежище разврата. А Тори – потому, что всех своих многочисленных ухажёров ей проще было приглашать в квартиру, а не в общежитие. С самого первого своего дня в Нью-Йорке она задалась целью непременно выйти замуж за местного парня, причём не абы какого, а красивого, респектабельного, обеспеченного и романтичного, и теперь не проходило и дня, чтобы Тори не отправлялась на свидание с очередным кандидатом в мужья. Несмотря на бурную личную жизнь, Тори не особо мешала Вере – благо у каждой из девушек имелась отдельная спальня. Вдвоём всё-таки жилось веселее, да и платить за квартиру пополам было проще. Хотя у Веры и так не было с этим проблем – папа ежемесячно переводил ей неплохую сумму «на жизнь». Это не считая платы за учёбу, которая составляла двадцать пять тысяч долларов в год. Отец словно откупался от неё таким образом, компенсируя своё родительское несовершенство.