Good Night, Джези - Януш Гловацкий

Майкл пришел пунктуально, в каком-то плащике, слишком тонком для такой погоды, и кедах, троекратно, как это якобы принято в Польше, поцеловал Джоди, сказал, что она прекрасно выглядит и, кажется, похудела, но ей это идет. Она спросила, как он провел время, и услышала, что он скучал, что много повидал, но будто и не видел, потому что ее не было рядом. И подумала, что этот мальчик не заслужил всех тех унижений, которые на него обрушились. Не заслужил ни того, как она с ним поступила, ни того, как поступил с ним Джези, но сказать ей нечего — ни о том, что случилось, она не может ему рассказать, ни об этой ее пустоте.

Она только спросила, разговаривал ли Майкл с ним. Майкл покачал головой: нет, он хотел побыстрее увидеться с ней. Потом стал рассказывать, в основном о Польше и о том, что возвращался через Париж.

Внезапно прервался и взял ее за руку.

— А теперь, Джоди, я тебе кое-что скажу, послушай. Маленький ограниченный человечек, провинциал случайно попадает в общество высших представителей власти и капитала, его принимают за важную персону, он произносит несколько идиотских фраз, которые воспринимаются как откровение, дебильный истеблишмент признает его гением, он делает головокружительную карьеру, и в конце концов политики умоляют его спасти страну, занять пост премьера и возглавить правительство.

— Это лучшая книга Джези. — Она высвободила вспотевшую руку. — Ну и что?

— А вот что: это не его книга. Я рассказал тебе содержание польского бестселлера тридцатых годов. Называется «Карьера Никодима Дызмы»[35]. Совпадения налицо. Джези утверждает, что никогда этого не читал, но знаешь ли ты, что его второе имя — Никодим? В Польше я встречался с несколькими его близкими друзьями, и все они говорили, что это была его любимая книга. Джези только поменял фамилии, страну, кое-какие детали, и получился «Садовник», сначала повесть, потом фильм. Ты что-нибудь об этом знала?

— Нет. И все равно не верю. Сходство — это всего лишь сходство. Весь мир — одна гигантская библиотека.

— Джези нагло украл сюжет, только изменил реалии.

— А ты эту польскую книжку читал? Она переведена?

— Пока один человек мне ее пересказал.

— А ты сперва прочитай. Знаешь, сколько людей ненавидят Джези? А сколько ему завидуют? Забудь об этом.

— Джоди, любимая. Ты ничего не понимаешь. Джези — мошенник. Этот мой польский знакомый делает для меня rough translation[36]. Джези думал, его ложь не откроется, потому что существует железный занавес.

— Ты его ненавидишь?

— Он нас обманул. Нас с тобой и еще очень многих.

— Сначала прочти.

— Я прочту, а когда прочту, дам тебе. Джоди, ты знаешь, что я тебя люблю, я всегда тебя любил. — Он снова схватил ее за руку. — Ты — мой дом, целый мир, я не умею без тебя жить.

Джоди удивило, что все это уже ни капельки ее не волнует. Впрочем, она не очень-то и верила Майклу — за то время, что была с Джези, много чего о нем наслушалась. Она не верила ни тому, что говорили, будто он не сам пишет свои книги, будто опубликовать две первые о России ему помогло ЦРУ. Ни тому, что его отец был связан с КГБ. И в то, что сам о себе рассказывал, тоже не верила — прежде всего в то, что, если бы мог, расстался бы с женой, но он не может, потому что она слишком много про него знает: когда-то какая-то проститутка, которую он фотографировал у себя в мастерской, перебрала героина, жена этим занялась и все уладила. Только поэтому он с ней не разводится, хотя никогда в жизни, ни разу, ни одного разочка с нею не спал. Джоди в это не верила, как и в то, что он готовится покончить с собой и по его просьбе жена последние несколько лет носит в сумочке пузырек с раствором барбитуратов.

— Я понимаю, ты в шоке. — Майкл не выпускал ее руки. — Что будем делать?

— Если хочешь, позвони Дэниелу, он собирает информацию о Джези. Уже много чего разнюхал. — Она отняла руку.

— А ты?

— Я вымокла, устала и хочу спать. Ненавижу такую погоду. Мне пора на работу.

— Джоди…

— Позвони Дэниелу, потом поговорим, я устала.

— Хорошо. Дай мне телефон Дэниела.

— Это мой номер, он теперь живет со мной.

Майкл опустил голову. С минуту они сидели молча.

Потом Джоди встала и протянула ему руку. На экране снова промелькнул Траян. Хозяин протискивался к телевизору, извиняясь перед посетителями.

— Что там случилось? — спросил Майкл.

— Разбился какой-то самолет.

Она начала перебирать зонты в металлической корзине, ища свой. Следом за ней вышел Марчан — отправился в церковь помолиться за души погибших.

До начала работы над сценарием я пытался осторожно выспросить у Клауса, с чего ему вообще пришло в голову делать фильм, притом именно такой. В частности, спросил, а не лучше ли, чтобы героем был Джези, но не в точности Джези. Объяснить? Например: маленький еврейский мальчик из Лодзи попал в Аушвиц, то есть является жертвой, чудом выжил и потом написал об этом книгу. Однако не совсем сам написал. Скажем, некий талантливый заключенный тайком вел дневник, но погиб, а записки его каким-то образом попали к мальчику, например, украинец-капо[37], питавший к нему слабость — такую или сякую, — ему их подарил. Мальчик уцелел, вырос, прочитал эти записки и понял, что у него в руках. Обработал, переписал и подписал своим именем. Уехав в Америку, опубликовал, но тут, когда он вот-вот должен получить за эту книгу Пулитцеровскую, а то и Нобелевскую премию, откуда ни возьмись появляется старик-капо, который раскрывает всю правду. Мне особенно нравилось, что в роли литературного эксперта выступает капо. Но Клаус сказал, что его интересует Джези, а не какой-то безымянный писатель из Восточной Европы. И что на Джези народ пойдет, а на выдуманные мною бредни — нет. И если я отказываюсь, он поищет кого-нибудь в Германии, кто и сценарий ему напишет, и возьмет дешевле.

Ну и я не стал уведомлять его о сомнениях Роджера и Рауля. Тем более после того, как Клаус добавил, что к Джези у него особое отношение. Почему особое и что у них за личные счеты, я узнал позже. Но на своем не настаивал: ведь и у меня к Джези сложилось едва ли не личное отношение, да и уже были написаны несколько сцен для пьесы, кроме того, я начал читать Машины записки и втянулся. Что ни говори, а всякие украденные записки затягивают, тем более очаровательной русской девушки.

А еще тут сыграла роль одна история, которую с горем пополам можно подвести под категорию судьбы или случая. Как раз в то время я обучал в Колумбийском университете в Нью-Йорке двадцать восемь студентов. Учить я не люблю, но деньги у меня заканчивались, а другой фильм по моему сценарию приказал долго жить еще до начала съемок.