Есико - Иэн Бурума

— Да, япошки на голову выше нас! — сказал Капра. — В Америке мы такие фильмы делать не можем. Зрители не поймут. А эта девочка, Уолт… кто эта маленькая китайская девочка?

Уолт не знал, но пообещал выяснить. Потом мы узнали, что зовут ее Ри Коран.

Я смотрел вместе с Уолтом и другие фильмы, среди которых иногда попадались долгие и скучные, но очень многие были почти такими же захватывающими, как «Китайские ночи». Я понятия не имел, что именно мы смотрели. Что-то из шедевров Мидзогути или Нарусэ?[29]Да и кто из нас мог тогда знать, чьи это фильмы? А теперь это все вообще вспоминается как в тумане. Но та китаянка осталась со мной навсегда. Уолтер и я частенько мурлыкали ритмичный китайский мотивчик ее песни из фильма. Подобно лампе Аладдина, она вызывала в воображении образы чарующего мира, которые сам я вообразить бы не смог, словно обещая билет в ту самую Нетландию, по которой я тосковал с того момента, как начал говорить.

Когда подошло мое время призываться в армию, мы сбросили пару больших бомб на Хиросиму и Нагасаки. Не люблю об этом говорить, но и тут вышло так, словно мой ангел-хранитель коснулся меня крылом. Мысль о том, что на нас могла напасть Япония, приводила меня в ужас. Не говоря уже о том, что я вообще не создан для солдатской службы. Спасло же меня от этой жуткой участи — а также ускорило мой Второй Побег — письмо, которое господин Капра написал своему другу, большой шишке в штаб-квартире генерала Макартура в Токио. Звали его генерал-майор Чарльз Уиллоуби. «Чарльз о тебе позаботится», — пообещал господин Капра, сунув мне в руки гаванскую сигару, которую достал из кармана своего пальто. Позже я предпринимал попытки закурить эту великую штуковину, но меня всякий раз рвало.

На самом деле все оказалось не так просто, как уверял господин Капра. Чарльз, конечно, мог бы обо мне позаботиться, будь я в Японии, но сначала мне нужно было явиться в подразделение по набору персонала для дипломатической службы в Кливленде. И они соглашались взять меня, только если я буду обладать какими-нибудь нужными им навыками или умениями. Поскольку никакими языками, кроме английского, я не владел и никакого другого опыта работы, кроме как мальчиком на побегушках у Уолтера Веста, у меня не было, рассматривать мою кандидатуру для работы за границей всерьез было проблематично. Я мог предъявить всего лишь парочку своих навыков, которые могли бы хоть как-то им пригодиться: я печатал на машинке, как молния (чемпион по машинописи, школьный чемпионат штата Огайо, 1941 год), и еще выучился у мамы стенографии — она когда-то работала секретаршей в страховой компании в Чикаго.

Я провел в Боулинг-Грин еще один мучительный месяц, от дикой скуки почти не вылезал из «Люксора», от дикой скуки — и в надежде на то, что где-то вдали меня ждут приключения, которые, вынужден признаться, так никогда со мной и не случились. Зато я раз шесть посмотрел «Вызывай девчонок» с Вероникой Лейк. Единственной альтернативой этому фильму было «Рождество в Коннектикуте» с Барбарой Стенвик — фильм, который шел в другом кинотеатре, но, посмотрев его пару раз, я с облегчением вернулся к Веронике Лейк. К тому времени я обнаружил также, что утешение можно находить и в литературе. Вкуса мне не привили, и в чтении я был весьма неразборчив. Дома мы книг не держали, но библиотекарь Боулинг-Грин, мужчина средних лет, в очках с толстыми стеклами и неодолимым запахом детской присыпки, явился для меня кем-то вроде гида. Он познакомил меня с Торнтоном Уайлдером. А когда я сказал, что хотел бы почитать что-нибудь зарубежное, возможно европейское, он предложил мне Джейн Остин. Исчерпав весь запас ее произведений, я попросил его посоветовать мне кого-нибудь еще. Он пристально, с заботой посмотрел на меня сквозь совиные очки и, словно разглашая страшную тайну, позволил себе предположить, что я мог бы изъявить желание начать с французского автора, Марселя Пруста.

Когда же наконец пришло письмо с приказом явиться в Филадельфию для погрузки на корабль в Японию, я был так счастлив, что даже готов был обнять своего отца. Вместо этого я закрутил маму по гостиной в вихре дикого импровизированного танго, что побудило папашу с отвращением выбежать из комнаты. Он мог называть меня чертовым неженкой всю оставшуюся жизнь, меня это больше не волновало. Следующая остановка — Токио!

Мои первые дни в Японии были совсем не блестящи. Вместе с другими американцами меня запаковали в мрачное офисное здание, которое когда-то было зданием администрации компании по производству соевого соуса, а теперь носило гордое имя — отель «Континенталь». Большинство обитателей этого мрачного учреждения работали, так или иначе, на Верховного Командующего Объединенными силами союзников на Тихом океане, также известного под аббревиатурой ВКОТ, он же Старик или Сьюзен — менее почтительное прозвище, придуманное моим другом Карлом. Как и я, Карл был любителем и знатоком кино, однако его знания были значительно глубже моих (он вырос в Нью-Йорке). Кличка Сьюзен была весьма глубокомысленной ссылкой на фильм с Джоан Кроуфорд, который назывался «Сьюзен и Бог». Карл утверждал, что генерал Макартур обладает чудовищным сходством с Джоан Кроуфорд, которая исполняла в том фильме главную роль. Не могу сказать, что я заметил большое сходство, но имя мне понравилось, и оно вошло в оборот — по крайней мере, в общении между нами.

В первые дни я еще не имел счастья общения с близким мне по духу Карлом и чувствовал себя весьма одиноко в месте, которое мне отвели на постой, где я поддерживал силы скромной пищей, состоявшей из тушенки и порошкового картофеля. Но я не роптал, поскольку большинство японцев с легкостью отдали бы левый глаз, чтобы разделить со мной эту роскошную жизнь. Днем я выбивал чечетку на пишмашинке в отделе перевозок и транспортного обеспечения, а остаток дня бродил по обугленным развалинам Гиндзы. Застенчивость я всегда относил к пошлым порокам. И поэтому легко затевал разговоры, используя несколько известных мне японских слов, с молодыми парнями на стройплощадках, с уличными полицейскими, если к ним не страшно было приблизиться, или с рыночными торговцами. Часами я мотался по черным рынкам, где продавалось все — от сигарет до запятнанных кровью больничных одеял. Разносчики надсаживали голос от крика: «Первоклассные американские одеяла! Будешь спать как младенец! Восхитительная свинина! Прямо как ваша мамочка приготовила!» Ну да, возможно, это и правда была свинина. Старухи длинными деревянными палочками помешивали в громадных тазах свиную требуху. За кусок репы или пару старых носков бросались в драку. Молодые крепкие парни в гавайских рубахах и армейских ботинках поддерживали в этом столпотворении некое подобие порядка и брали бесплатно все, что им нужно. Мне очень хотелось поговорить с ними, но мои неуклюжие попытки осуществить это в целом не встречали особого одобрения. Однажды я попытался заговорить с мужчиной, одетым как Чарли Чаплин: он рекламировал фильм с Диной Дурбин. Мужчина оказался вполне дружелюбен и беззуб, и разговор наш быстро иссяк.