Время обнимать - Елена Минкина-Тайчер

Архивный отдел библиотеки условно делился на три неравные части – довоенная история города, годы Великой Отечественной войны и современная жизнь. Тёма начал с газет последнего времени, но в глазах вскоре зарябило от фотографий знатных комбайнеров и достижений в строительстве и сельском хозяйстве. Только несколько статей, посвященных Чернобылю, резко отличались, на первой странице в черной рамке были напечатаны фотографии пожарников, потом в столбик фамилии других ликвидаторов. Вот так, посреди обычной скучноватой жизни, теплым весенним днем на исходе апреля встать и осознанно выйти навстречу жуткой, без цвета и запаха смерти. Ему вдруг стало холодно, хотя июльское солнце светило во все окна и по небу плыли редкие светлые облака. На следующий день Артем решил перейти к самым старым газетам и на самой дальней полке наткнулся на ветхие рассыпающиеся дореволюционные листки. Страницы, описывающие гомельский погром, сохранились неплохо, были видны даты и даже строчки из воспоминаний очевидцев. И опять столбик с фамилиями погибших, хотя имен не разобрать вовсе и фотографии почти стерлись, но Тёме казалось, что он видит всю семью Шнайдеров – элегантная нарядная мама, солидный папа в сюртуке и круглых очках, девочки в кружевных платьях и девятилетний мальчик в гимназической фуражке. Выдающийся ученый и милый добрый папа двух хороших девочек тоже стоял бы в шеренге умерших, если бы не ударила по лбу коварная насмешница судьба. И не родилась бы ни Муся, ни ее ненаглядная дочка Наташа, ни он сам, Артем Коломейцев, так и не поменявший фамилию. Оказалось, местные евреи заранее организовали бригады самообороны, поэтому людей погибло намного меньше, чем в Кишиневе, но потом участников бригады судили вместе с погромщиками за превышение самообороны! Он как дурак не выдержал и помчался звонить Мусе.

– Бабуль, я нашел документы по гомельскому погрому!

– Тёмочка, я плохо слышу, откуда ты говоришь? Как практика? Прошу тебя, не расстраивайся и не ищи ничего в прошлом. Вся семья моего папы погибла, он видел своими глазами. Вас хорошо кормят? Не холодно ночевать? Мы с мамой волнуемся!

Нет, нельзя было так психовать и дергать бедную Мусю. Практика – значит, практика, дед Виктор не зря повторял, что мужчина должен молча нести свой груз. Правда, они с Сашей еще не знали, что ждет их в Шамово.

Самое страшное, что они нашли Сашину семью. Вернее, свидетелей убийства. С самого приезда в Шамово их настигла череда мистических жутких совпадений. Первое, наиболее простое совпадение только удивило обоих – оказалось, фашисты вошли в Шамово 13 июля 1941 года, то есть ровно в тот же день, когда они приехали в местечко. Потом нашелся первый свидетель, совсем не старый человек, Семен Наумович Дворкин. Семен Наумович без лишних подробностей рассказал, что был десятилетним пацаном, но Цейтлиных помнит хорошо, и мать, и всех троих детей.

– У них еще старший сын был, но он как раз в армии служил, может, и не погиб.

Саша побелел, но промолчал.

Второе, совершенно дикое совпадение заключалось в том, что жителей Шамово расстреляли 1 февраля, то есть ровно в день рождения Сашиного деда!

Все люди запомнили, что стояли лютые морозы. Евреев, пришедших по приказу в заранее указанное место, разделяли на десятки, отводили на кладбище и расстреливали. В одну из первых таких десяток и попала Рая Цейтлина с обоими мальчиками. Об этом рассказала другая свидетельница, чудом выжившая при расстреле. Детей поднимали за волосы и стреляли в голову, а маленьких раздевали и бросали в снег. И ее Валерочку бросили, ему еще года не исполнилось.

Дрожащий Саша стал торопливо благодарить женщину, Тёма посмотрел на бледного с синими губами друга и предложил выйти на воздух и пройтись пешком вдоль местечка. Тем более с Дворкиным не договорили, лучше вернуться, пока не стемнело. Женщина понимающе закивала головой и сунула газетный кулек с крыжовником.

– Берите, мальчики, берите, в этом годе все ягоды уродились – и клубника, и смородина!

Нет, Семен Наумович сам не видел расстрела жителей в тот день, и мать Цейтлиных не видел, врать не станет. Только дочку. Да, дочку ихнюю, Фаню. Она, как и десятилетний Семка Дворкин, догадалась не выйти на общий сбор и спряталась в дальней хате. Откуда он знает? Потому что сидел под кроватью в той же хате. И видел, как Фаню застрелили. Гад один застрелил, русский, белобрысый такой. А чего удивляться, там почти все наши были, русские или белорусы, и всего один немец. Немца звали Клин или Кляйн, хрен его запомнит, но он сам не стрелял, а только указывал. И еще фотоаппаратом снимал. Особенно покойников убитых любил снимать, сволочь. Говорят, все-таки подорвали его в последний момент, собаке собачья смерть. А лет десять назад нашли те фотографии в бывшем бункере, местные ребята-пионеры и нашли, такие дела. Почему нельзя? Как раз увидеть можно. В районе, в краеведческом музее.

Следующее совпадение заключалось в том, что буквально через полчаса в сторону района ехал на своем газике сосед Дворкина, и Семен Наумович совершенно бесплатно пристроил ребят в попутчики. А ведь сосед мог уехать раньше. Или вовсе в другую сторону. Или с другими пассажирами, так что и сесть негде.

Краеведческий музей оказался небольшой комнатой в здании районной библиотеки. Там висела карта области с уже знакомой речкой Сож и еще какими-то реками и притоками, а на столе расположился большой потертый альбом, где описывалась история Мстиславского района. Оказалось, он образован в 1924 году и относился сначала к Калининскому округу, потом к Оршанскому и только в 1938-м перешел наконец в Могилевскую область. Дальше перечислялась посевная площадь, средняя урожайность зерновых и валовый сбор льноволокна, а также поголовье крупного рогатого скота и свиней. Артем никак не мог оторваться от чтения – поставка птицы (в живом весе), пятое место по производству молока, средний удой с одной коровы – хотя Саша давно нервничал и дергал его за рукав. Наконец перешли к истории Отечественной войны, именам погибших односельчан, дате освобождения края в сентябре 1943 года (ровно за пять лет до рождения Тёминой мамы!). Нигде отдельно о расстрелах евреев не упоминалось, только написали, что численность населения в 1939 году составляла 68 058 человек, но более трети (а в отдельных деревнях более половины) граждан погибло от рук фашистских захватчиков. Наконец Саша решительно перевернул страницу и открыл фотографии. Сначала шли совсем старые – первый районный сельсовет, первый колхоз, сбор урожая, отряд пионеров. Было страшно осознать, что половину этих улыбающихся людей давно убили. Следующая страница поразила качеством фотографий. Хотя и черно-белые, но очень четкие, будто сделаны в фотоателье. И бумага прекрасно сохранилась, явно иностранного производства. Раздетые женщины, смеющийся солдат с автоматом в руке, опять раздетые женщины, куст сирени крупным планом, строй военных с поднятыми винтовками, парень, играющий на губной гармошке, и опять женщины, и женщины, и женщины, голые груди, животы, босые ноги на снегу. На следующей странице крупным планом стоял красивый блондин в военной форме с автоматом и целился в девочку-подростка. Мастерски сняты распахнутые в ужасе глаза девочки, руки солдата с поднятым автоматом, высокий сугроб в окне. Еще страница. Теперь девочка лежит на полу с неловко закинутой ногой, а блондин в упор смотрит на нее, сжимая автомат в левой руке.