Лебединая песня ГКЧП - Леонид Кравченко

Выслушав мои сомнения, он сказал:

— Ну, вы с Примаковым (он доверил ему дальнейшую работу, связанную с реорганизацией Гостелерадио, оказанием мне помощи, консультаций), значит, и посмотрите еще раз. Но сразу скажу: полномочий у тебя добавится. Ты будешь в ранге министра.

В ответ я поблагодарил Горбачева. Но попросил не принуждать меня участвовать в заседаниях правительства. Мне важно иметь определенную свободу, независимость, к тому же я — народный депутат СССР от Союза журналистов СССР. А министр автоматически лишается депутатского звания. На это он сказал:

— Ну, я тебя в этом поддержу. Но ранг министра и соответствующую зарплату тебе установят, но это все разрешится в рабочем порядке.

В тот же день я встретился с Евгением Примаковым. Президент ему позвонил предварительно, сказал: «Вы там пообсуждайте». Мы с Евгением Максимовичем не только детально пообсуждали все, но и даже затронули некоторые кадровые проблемы: кто бы мог быть первым заместителем, заместителями. Примаков был все-таки сторонником того, чтобы иметь две самостоятельные корпорации — отдельно телевизионную, отдельно радийную. У него был даже рисунок общей структуры для телевидения и радиовещания. Он считал, что человек, который будет отвечать за работу телевидения, мог бы одновременно быть и председателем, руководителем некоего объединения, скажем, Всесоюзного совета по телевидению и радиовещанию. Но в тот день ни Примакову, ни мне не было ясно до конца, какой должна быть новая организация. Так с рисунками Примакова я и отправился домой, стал размышлять, понимая, что все приобретает необратимый характер.

Мне не раз доводилось в жизни встречаться с Евгением Примаковым. Одно время сошлись близко— все-таки оба журналисты. И вот что скажу: это удивительно уравновешенный, мудрый, проницательный политик и очень верный в жизни человек.

А вечером из программы «Время» я узнал о том, что назначен председателем Гостелерадио СССР. Однако прошла целая неделя, прежде чем меня официально представили в этой должности коллективу работников телевидения и радиовещания.

Такого раньше не бывало. Представление нового руководителя коллективу обычно происходило через день-другой после опубликования указа.

В назначенный час на Пятницкой, где находилась штаб-квартира Госкомитета, собирали членов коллегии, руководителей служб и подразделений, главных редакторов телевизионных и радиоредакций, других ответственных лиц, и кто-либо из высшего политического руководства страны представлял нового председателя. Когда в начале 1986 года С. Г. Лапина, к которому я относился с огромным уважением, сменил Александр Никифорович Аксенов, человек кристальной чистоты, глубокой порядочности и, я бы сказал, пронзительной совестливости, его представлял член Политбюро, секретарь ЦК КПСС Александр Николаевич Яковлев. Ненашева Михаила Федоровича, знаю по рассказам, представлял Вадим Андреевич Медведев, тоже член Политбюро, секретарь ЦК КПСС по идеологии. А когда пришел черед представлять меня, случилась какая-то заминка. Что там происходило в верхах, какие партийно-государственные заботы сдерживали мое представление, не знаю. Об этом я тогда не думал.

Я ходил на работу в ТАСС, вел планерки, потихоньку сворачивал собственные дела и, конечно, не оставлял без внимания задуманные и начатые проекты. Но от этой заминки и начавшейся вокруг моего имени политической возни на душе становилось скверно.

Дело в том, что буквально на следующий день после опубликования указа о моем назначении в газете «Московские новости», идеологическом оплоте и рупоре московских демократов, прославившейся своей оппозиционностью к Президенту СССР и союзному правительству, появилась небольшая заметка под названием «До встречи в эфире». Чей заказ выполнял журналист, было ясно с самого начала, но тогда я даже не мог предполагать, что эта публикация станет первой ласточкой, неприятным предвестником той кампании политической дискредитации, с которой мне придется столкнуться.

В газете был помещен и мой портрет, наверное, чтобы все знали, кто есть кто.

Впрочем, чтобы читателю, оказавшемуся во власти гипноза нашей «демократической» прессы, было ясно, как начиналась кампания по моей дискредитации, в какой оркестровой яме находились дирижеры, по какому сценарию опытными режиссерами ставился последующий спектакль, по какой фабуле разворачивался сюжет, приведу выдержки из этой публикации:

«..Леонид Кравченко перешел на пятый в своей карьере крупный руководящий пост. Когда-то стартовав из кресла инструктора ЦК КПСС, он пронесся через посты главных редакторов «Строительной газеты» и «Труда», первого зампреда Гостелерадио, генерального директора ТАСС к нынешнему повышению — председатель Гостелерадио СССР…

Грех не видеть, что Кравченко повышения все-таки по-своему заслужил.

Как показывает опыт последних двух лет жизни управляемого Леонидом Петровичем агентства, много интересного может принести непредсказуемая скупая тассовская строка. Сколько же замечательных часов ждет нас теперь у экрана, в эфире!»

Когда я прочитал публикацию, даже не понял сразу— к чему бы это? Спасибо приятелю, он пытался одним словом «ориентировка» разъяснить заложенный в той заметке смысл. Но я и тогда, наивный, не придал этому значения. Даже когда, кажется через день, в газете «Коммерсант» появилась аналогичная публикация негативного характера, то и тогда меня хватило лишь на то, чтобы, может не очень этично, сгоряча сказать в одной из программ, что «семейный подряд» Яковлевых приступил к работе. Как известно, газету «Московские новости» возглавлял Егор Яковлев (кто тогда мог знать, что судьба распорядится так, что после августовских событий 1991 года именно он станет председателем Всесоюзной государственной телерадиовещательной компании), а главным редактором «Коммерсанта» был его сын — Владимир Яковлев. Кстати, всегда относил и отношу эту газету к числу лучших центральных газет, выходящих в нашей стране, а самих Яковлевых — к числу блестящих профессионалов.

Но в то время мне и в голову не могло прийти, что появившиеся публикации были предвестниками крупной политической кампании, развернутой против меня и длившейся почти девять месяцев. До 21 ноября, когда наконец Николай Иванович Рыжков представил меня коллегии и активу в качестве председателя Гостелерадио, то есть буквально за одну неделю, появилось больше десятка публикаций обо мне в самых различных изданиях.

Я понимал: это попытка поссорить меня с коллективом Гостелерадио, создать неподходящие условия для работы, вызвать ко мне недоверие еще до встречи, до прихода в огромный коллектив. И потому, испытывая определенную горечь, был совершенно спокоен, так как знал: именно с этим коллективом мне довелось начинать перестройку телевидения и радиовещания еще в 1985 году. Именно с этими людьми — редакторами, режиссерами, ассистентами и помощниками, инженерами и видеотехниками — мы сделали для развития гласности в стране, демократизации общественной жизни, в том числе и творческого процесса, столько, сколько не было сделано, может быть, за десятилетия. Я понимал, что возникли новые политические реалии, которые нельзя игнорировать, что надо быть готовым к самым сложным поворотам судьбы, но и не мог предать доверие президента страны и обмануть ожидание новых перемен, которыми жил дорогой мне коллектив Гостелерадио.