Смерть это все мужчины - Татьяна Москвина

Господи, как плохо! Господи, забери меня отсюда! Господи, я не хочу больше жить!

Не понимаю, что этот мужичок мечется, почему я должна это пить. Промывание? Не хочу я никакого промывания. Не ори на меня. Грозный какой… Слушай, ты что? Спокойно. Я всё сделаю. Да. Лучше, да. Лежу смирно, всё. Знобит что-то.

Я красивая? Я красивая, но несчастная. Видишь, нарядилась, а никто не пришёл. Потерпеть, подождать, в другой раз. Замечательно, Гена, что ты сватаешь мне «другой раз», только его не будет. Хватит. Что-то оборвалось сейчас в душе.

Пила я, знаешь, гадость ужасную, клюквенную…

Сидит, по руке меня гладит и рассказывает. Любил одну девчонку, значит. Ушёл в армию, там, на Дальнем Востоке, и женился. Вернулся обратно, девчонка та с горя замуж вышла. Городок маленький… У неё двое, у тебя аж трое? Плодовитые вы, Гены. Скандалы, сплетни, пришлось уехать. И где она теперь? Здесь? Гена, ты что, к своей бывшей любви приехал? Это совершенно меняет дело. Ну и что? Виделся и завтра она к тебе придёт? Боже ж ты мой, Гена, да ты счастливчик. Дай тебе Бог, может, у тебя получится. Хоть бы у кого-нибудь что-нибудь вышло. Господи, хоть бы у кого-нибудь!

Хочешь, я за тебя помолюсь? Завтра прекрасный день – воскресенье. Ты молодец, столько народа живёт кое-как абы с кем, а ты целый поступок совершил. Ты, значит, мужчина правого пути. Мужчины правого пути – они от Отца, они помнят Завет, чтут Закон, благодарят Любовь. Они строят в пустыне… а те, левые, – они паразиты… Иди, Гена, к себе, мечтай про неё, про девчонку про свою. А я буду спать без снов, а потом проснусь и поеду домой жить дальше, заполнять время. Больше ведь на земле никаких ценностей нет – только время и любовь. Смешной ты. Хороший. Спасибо тебе…

Отличное, превосходное путешествие, поздравляю вас, гражданочка, проснумшись. Хуже всего, что нет солнца. Воскресенье – день Солнца, и этим всё сказано, если в день солнца его в небе нет – лучше бы этот день и не проживать вовсе.

Значит, я сегодня не воскресну. Кто это написал: но в ту весну Христос не воскресал – кажется, Максимилиан Волошин. Платье погибло, плоть отравлена, в голове шипят злые голоса. Но ведь я никому не причинила вреда, кроме себя. Правильно? Правильно.

Оставим наши кошмары субботе и поедем домой. Ловушка сработала, я спокойна, как мёртвая ворона. Мы для богов – что мухи для мальчишек, себе в забаву давят нас они… Это помню – Шекспир, из «Короля Лира»…

До свидания, Клавдия Виленовна. Да, все дела сделала. Триста двадцать рублей? И вот они. А это что? Три гвоздички розовые. Геннадий Валентинович из сорок пятого номера передал… Скажите ему, что я его благодарю.

Интересно, она подумала небось, что я к этому Гене и приезжала. Посмотрела на меня лукаво, с пониманием. Наверное, зажигала эта Клава в молодости что надо – у неё и сейчас вид как у опереточной примадонны. С утра – отчёты по коллективу в инстанции, вечерком – тет-а-тет с хорошим товарищем, скорей всего, из этих же инстанций. Всюду жизнь… Уверена, что старых злых сук, коли они не лишены ума, надо приспосабливать к службе, притом к государственной службе и на видных местах. Что-нибудь по линии войны, порядка, безопасности. Там энергетический ресурс хорош и практически неистощим. В Америке это понимают…

Опять не могу вспомнить, кто сказал: на краю отчаяния есть избушка, и это похоже на счастье. Я сейчас нашла внутри себя такую избушку.

Странно, я иногда ловлю себя на чувстве, что мне всё нравится, то есть не то чтобы сильно, по-настоящему, а так, как нравится старое засмурканное одеяло, под которое ныряешь зимним вечером. Вот и наша заплатанная, поношенная российская жизнь, с этими людьми, про которых я всё понимаю с одного взгляда, мне вдруг становится мила. Даже идиотский подражательный новодел – грандиозный, сияющий посреди миргородской лужи Его Величество Ларёк! – и тот кажется забавным, родным. Там, в ларьке-то, тоже не марсиане сидят, а наши люди. Сказку про царя Салтана читали, и кто такой Ленин помнят, и Аллу Пугачёву знают, и когда мы, русские, свой День Победы празднуем… А кому ещё в целом мире всё это нужно? Национальность – это любимый старый халат и тапочки, то, что даже не чуешь, когда носишь, до того в них удобно.

Вообще, если рассуждать о человеческом, чисто человеческом, то трудно не заметить явственный привкус глупости и вздора в том мире, который людишки себе упорно выгораживают посреди космоса. Но это и трогает всерьёз, а порой вызывает нешуточное уважение. Тут Бог борется с Диаволом, а поле битвы – сердца людей, сказал великий дух, известный нам как Фёдор Достоевский. Оно, может, и так. Но мы как-то всё-таки сами по себе, и сердец своих в аренду вам не давали. Чтоб вы из них устраивали поле битвы. У нас жизни – всего ничего. А тут вы со своими разборками. У вас вечность в запасе и ума палата, а мы бедны, глупы и краткосрочны. И потому мы посреди вашего поля заведём себе огородик, пустим козу пастись и посадим люпины и ноготки. И будем чай хлебать, и водку глушить, и драться будем, и трахаться, и баню построим – обязательно. А вы бегайте по полям с топорами, выясняйте, кто круче.

А что тут выяснять, когда любая баба вам скажет – что Бог, что Диавол, мужики они и есть мужики, пока друг друга не порешат, не успокоятся. Разнимать пора! Хватит, братцы, уймитесь!

Смешно. Надо будет куда-нибудь это вставить, только не от себя, а якобы я это где-то читала… Солнце едва явилось, печальное, слабое, блёклое, как жемчужина, маячило в тумане и не могло прорваться ко мне.

– Аля! Господи, Аля! Это я! Меня слышно, алло? Алло!

– Я слышу тебя.

– Вот только телефон починил, вчера Нина его так об стенку хватила, а там все номера, я пытался Карпикову дозвониться, никого нет, и тут у Алёши температура под сорок, пока врач приехал, пока что, и вообще не выйти было, и не очень-то позвонишь, Алькин, прости, пожалуйста, вот так, понимаешь…

– Я же тебе сказала, что буду в Энске, в гостинице «Дружба»…

– Ты была в Энске? Зачем? Если я не звоню, значит, что-то случилось, а ты что, поехала в Энск? Ты где сейчас?

– Я сейчас в поезде.

– Давай я тебя встречу на вокзале. Хорошо ещё, я вчера записал, где мы машину оставили. Я сейчас! Я быстро!

– Не надо.

– Аль, не сердись, я, ей-богу, хотел приехать, но вот такие обстоятельства.

– Андрюша, они всегда будут, эти обстоятельства. Мы потом поговорим, хорошо? Лечи ребёнка. Я в понедельник на работе.

– Аль… Я… Не знаю, как сказать… Да и что по телефону… Всё на месте, ничего не изменилось, понимаешь? Просто такая жизнь… Что ты молчишь?

– Всё в порядке, милый. Всё в порядке. В понедельник, ладно?

– Хорошо! Целую!

Блиц-роман. В два дня уложились, вдобавок один из дней был моим личным мороком. Фастфуд, фаст-френдшип, фастлав. Фастлайф… В понедельник придётся набраться мужества и закончить эту историю. Господи, Фирсов, Андрюшка Фирсов! Неделю назад я бы рассмеялась, если бы мне сказали, что я буду из-за него вот так вот рвать себе сердце, обмирать от желания, плакать, бежать куда-то…