Капкан на честного лоха - Андрей Троицкий

* * *

Вечером Климов был обязан посещать уроки вечерней школы.

«Почему меня записали в седьмой класс? – спросил Климов начальника своего отряда. – Во-первых, у меня высшее образование. Во-вторых, я не хочу туда ходить…» «В-третьих, тебе ещё много лет здесь тянуть, – продолжил начальник. – Скажи спасибо, что в третий класс тебя не отправили. А в-четвертых, заткнись и пошел на хер».

Словесность в школе вел худой, как жердь, и злобный, как сторожевая собака, мужик лет сорока пяти по фамилии Глотов, из вольнонаемных. Ученики, намахавшиеся за день лопатами, ломами и молотками, засыпали за партами, глаза сами собой закрывались, карандаши вываливались из рук. Самому Глотову было до зевоты скучно диктовать сложноподчиненные предложения, объяснять правила правописания или проверять тетрадки.

Он развлекался тем, что дожидался, когда кто-нибудь из класса закроет глаза, положит голову на плечо соседа по парте. Глотов понижал голос до шепота, на цыпочках подкрадывался к своей жертве, на ходу надевал на правую руку перчатку из толстой кожи. Широко размахнувшись кулаком, давал ученику такую зуботычину, что спящий слетал со стула на пол, отхаркивал кровь, валялся в проходе и долго не мог встать после нокаута. Другие учащиеся выходку преподавателя приветствовали угодливыми улыбочками или смехом.

«Поднимайся, тварь, иди к доске, – брызгая слюной, орал Глотов и наступал носком ботинка на пальцы лежащего на полу человека. – Поднимай жопу, тебе говорят. Ты что же не хочешь учиться? Отвечай». Сказать «не хочу», значит, получить пять суток ШИЗО. «Хочу учиться, гражданин начальник», – провинившийся ученик вставал, смотрел в пол и раболепно сутулился.

«Тогда пиши на доске следующее предложение, – Глотов обнажал в кривой улыбке коричневые зубы. – Пиши под мою диктовку. Я не человек… Так и пиши. Я не человек, а лошадиная отрыжка, которая хочет исправиться, но навсегда останется только отрыжкой, а не человеком. Где запятая, тварюга, мать твою язви?»

Климову, только начавшему занятия в классе, за первый месяц учебы досталось больше других.

Несколько раз он засыпал за партой и попадался в ловушку садиста и психопата Глотова: сначала был избит учителем, а затем публично оскорблен и унижен у доски. Во время урока Глотов пользовался не только тяжелыми кулаками, но другими подручными учебными материалами. Раздвижной металлической указкой, метровой деревянной линейкой, старым сапогом, цветочным горшком. Бил чем под руку подвернется.

Достав в медсанчасти кусочки пластыря, Климов, чтобы не заснуть на уроке в очередной раз, стал приклеивать верхние веки ко лбу. Но этот фокус мало помог, Климов пару раз засыпал и с открытыми глазами. Климов не мог придумать, как уйти от побоев, как заслужить расположение учителя. Не то, чтобы Климов боялся чужих кулаков, нет. Но он не был уверен в себе. Опасался, что очередного унижения не выдержит, бросится на Глотова, повалит его на пол и перегрызет учительское горло зубами.

Решение проблемы нашлось само.

Однажды Глотов спросил учеников, кто из них умеет красиво рисовать и выводить красками буквы. Над классом поднялась одинокая рука Климова, некогда посещавшего школу с художественным уклоном.

Четыре дня подряд он оставался после занятий, наклеив пластырь на веки, допоздна рисовал гуашью и акварелью шапку стенной газеты «Утро новой жизни». Даже, получив разрешение Глотова, спал под школьной партой, потому что барак к ночи запирали. Климов управился к сроку, к ноябрьским праздникам, пообещав Глотову, что впредь будет рисовать все, что тот скажет.

Шикарную многоцветную газету повесили в школьном вестибюле, напротив входной двери. На праздник, совпавший с сорокапятилетием Глотова, тому выписали денежную премию. И ещё вручили ценный подарок, как было сказано в памятном адресе, «за творческое, неформальное отношение к своим обязанностям, к любимой всеми профессии учителя».

Так или иначе, но оскорблять Климова, поднимать на него руку Глотов престал. Климов хорошо отсыпался на уроках русского языка и литературы, учитель демонстративно не обращал внимания на единственного спящего человека.

С той поры порция климовских зуботычин и матюгов перепадала другим сонливым ученикам.

По воскресным дням зэкам тоже не давали расслабиться, как правило, первая половина выходных была посвящена уборке бараков и благоустройству жилой зоны. Во второй половине дня зэки должны заниматься собственным гардеробом, то бишь латать телогрейки, штаны, стирать белье. По существу наступал долгожданный отдых.

Помнится, дело было прошлой весной. Климов выменял на пачку сигарет полупустую баночку ваксы. Он стоял у ступенек перед входом в барак, поплевывая на тряпочку, чистил сапоги. За спиной появился помощник каптера Фроловцев. Наклонившись к уху Климова, он зашептал, что только сейчас в оперчасти распечатывали и проверяли письма, полученные зэками с воли. В оперчасти всегда просматривают переписку зэков именно по воскресеньям.

Письмо жены Климова лейтенант читал вслух, Фроловцев слышал все от первого до последнего слова. Жена пишет мужу, что его фирма прогорела на каких-то там операциях, он потерял все свои деньги. Короче говоря, Климов теперь не богатый, а совсем бедный человек. «Такое важное письмо можно получить хоть сейчас, не дожидаясь завтрашнего дня, – прошептал Фроловцев. – Нужно дать лейтенанту пачку сигарет или сала кусок. Он отдаст письмо».

Климов поднял голову, долгим взглядом посмотрел на Фроловцева. Затем он поплевал на тряпочку и продолжил чистить сапоги.

«Сходи к лейтенанту», – не отставал Фроловцев. «Я лучше сапоги почищу, – ответил Климов. – Ведь главное ты уже сказал. А письмо я прочитаю завтра вечером». Фроловцев фыркнул, неодобрительно покачал головой и побежал по своим делам.

Климов был готов к этому известию, мало того, он ждал, что фирма не сегодня, так завтра обязательно разорится. Климов давно понял, что отсчет его бед нужно вести не с момента гибели Лены Меркиной в гостиничном номере. Совсем от другого дня.

Где– то за два месяца до той мужской вечеринки в ресторане «России» Островский предложил Климову провернуть некий план, цель которого -поставить на экспорт крупную партию нефти, а выручку от её продажи присвоить. Островский свел знакомство с неким Нурланом Искандеровым, директором государственного предприятия «Росагропромнефть», находящегося в Калмыкии. Предприятие внешнеэкономической деятельностью не занималось, поставляло нефтепродукты крестьянам. Тем не менее, Искандеров получил у себя в правительстве экспортную лицензию.

По задумке Островского, нефть будет прокачана по трубопроводам за наличный расчет и пойдет в порт Туапсе. Здесь в Москве Искандеров заключит сделку на поставку нефти с подставной фирмой, существующей лишь на бумаге. «Левая» фирма, уже зарегистрированна в Венгрии по документам одного совершенно слепого старика, дальнего родственника Островского.

Климов должен выбить квоту, которая освобождает республику от уплаты пошлины на вывоз топлива. Другая задача Климова найти покупателя на нефть, это особых трудов не составит при его-то связях. Островский же получит от Искандерова доверенность на проведение этой сделки. Старый приятель Ашкенази тоже не останется в стороне, у него обширные связи в Туапсе. Ашкенази вылетит туда, чтобы проследить за отгрузкой нефти.