Альфонс нечаянно нагрянет - Маргарита Южина

– А Лера что? – торопила ее Василиса. – Неужели она ему так и не сказала, что это не он отец ребенка?

– Не-а, не сказала, – довольно хмыкнула Моника. – А на фига? Пусть помучается. Я, между прочим, тоже ее поддерживала! А чего он после Лерки на меня так и не перекинулся? Ведь моя очередь была! Так нет же ж! Он куда-то подевался, а потом оказалось, что и вовсе женился на ком-то… Не, ну когда он придумал, что Мишка его сын, так здорово все получилось! Главное – приходит Генечка домой и давай куролесить, дескать, не хочу, чтобы моя драгоценная доченька за этого олуха Мишеньку шла! Ну не глянулся он мне со всех сторон! Геню все домашние уговаривают, а он куксится, но сказать-то боится, что его дочь со своим женихом однокровные получаются! Так его никто и не послушал. Вот тогда-то ему ничего и не оставалось, как собственную доченьку того… ликвидировать.

Моника замолчала, достала из бардачка сигарету и закурила. Обе сыщицы тоже примолкли. И все же они не были уверены, что в гибели Валентины виновен родной отец.

– Ну и зачем ему понадобилось убивать дочь? – пожала плечами Люся. – Если уж он так жаждал крови, избавился бы от Миши…

Моника даже сигарету выронила:

– Так он же избавился! Мы с вами куда едем-то? На Мишины похороны! Генечка их устроил! Только он почему сначала дочку свою убил? Да потому что сразу же к Лерке побежал! Он ведь после гибели девчонки позвонил Валерии и назначил встречу. У себя в гараже – мне Лерка сама рассказывала. Значит, встретились они, он ей и говорит, мол, все дела, такое горе, дочери у меня теперь нет, в семье меня ничего не держит, а я о тебе мечтаю и никак забыть не могу. Потому что, дескать, я только тебя и любил, да к тому же ты теперь в администрации. Вот, дескать, начнем жить втроем – ты, я и дитя нашей любви – Мишенька! Я, мол, уже и жене сообщил!

Люся быстро захлопала по колену Василисы:

– От него Эмма потому и ушла!

– А мы думали, что он ее прибил, – кивнула Василиса и обернулась к Монике: – Ну и что Лера?

– А Лера ему и говорит: ты, мол, Генечка, хорошо сохранился – ума как не было, так и не появилось! С чего ты решил, что Мишенька твой сын? Это, мол, вовсе не твоих рук дело! И ко мне, дескать, клинья бить нечего, потому что я теперь богатая самостоятельная женщина, и ты мне – круто побоку. Ну и, понятное дело, Генечка был неприятно удивлен. К тому же оказалось, что и дочку свою он грохнул вовсе даже зря, и никакой компенсации со стороны Лерки не будет. Вот он и решил внести справедливость – прикончил сына Лерки. Теперь у них у обоих получилось горе.

– Это вам сама Лера сказала? – на всякий случай уточнила Люся.

– Нет, ну что-то она говорила, а кое-что я и сама допетрила, это же ж козе понятно!

Уверенную речь Моники прервал писк сотового телефона.

– Да!.. Чего орете-то? Мы уже в подъезде!.. Конечно, взяла, только кто мне эту водку переть будет?! Ах, сама? Ну и хрен с вами, сами припрем!

Моника захлопнула аппарат и весело взглянула на пассажирок:

– Ну, и чего приуныли? Не слышите, что ли, ждут нас! Давайте-ка быстренько бутылочки ухватим и к Лерочке! Ей так тяжело – столько народу, и водка кончилась. Сейчас вон Наташка, подружка ее, звонила – совсем Лерке плохо, поторопиться просила.

Люся с Василисой вовсе не собирались горбатиться под тяжестью спиртного, но спорить в данный момент посчитали кощунством, ухватили каждая по увесистому ящичку и потащили в подъезд. Далеко позади с ящиком на внушительном брюхе пыхтела Моника.

Их действительно ждали. На пятом этаже, возле распахнутой двери, стояла ярко накрашенная дама не первой свежести и нетерпеливо притопывала ногой.

– Всё, уважаемые! Всё! Так долго везти водку – это преступление!! – категорично заявила она и свирепо сверкнула глазом на Василису с Люсей. – Я сказала – всё! Это ж надо – такими улитками тащиться! Теперь вы за свою медлительность занесены в черный список!!

– Да хоть в Красную книгу! – рявкнула Василиса и брякнула ящик с бутылками под ноги грозной женщине. – Давайте прите к столу!

Бутылки весело звякнули, и на этот малиновый звон немедленно выскочили бодрые ребята. Они расхватали ценный продукт и легко ускакали вглубь квартиры. Женщина поторопилась следом за ними, а Люся и Василиса так и остались возле раскрытой двери. Зайти самовольно дамы не решались.

– Ну давай, Люся, шагай, – Василиса толкнула в прихожую оробевшую Люсю.

– И пра… вда… – послышалось сзади натужное пыхтение. Моника уже минут пять терпеливо томилась с ящиком водки на животе, ожидая, когда же они войдут. – Идите уже! Я же ж не могу так с водкой торчать!

Подруги вошли. Едва они переступили порог, как Люся стала что-то выискивать у себя в пакете и быстрым шепотом велела подруге:

– Вась, ты все разглядывай и запоминай, да отвлекай гостей, если что, а я их из твоего подарка нащелкаю.

Однако отвлекать никого не требовалось. Большая комната была до отказа набита людьми. Все поминающие держались кучками и скорбели несколько легкомысленно. Возле балконной двери Василиса заметила уже знакомую Тамару, она буквально разрывалась между двумя парнями – то нежно заглядывала в рот сухому, длинному типу в спортивных штанах, то радостно приседала перед вальяжным толстяком, у которого то и дело вылезала из брюк рубаха. Чуть поодаль от них коровьими глазами смотрели друг на друга Ирина, соседка Валентины, и нескладный парень в сизой рубахе. Несколько женщин в темных платьях бурно обсуждали новые цены на путевки в Турцию. Возле стола крутились согбенные старушки, украдкой ухватывали кусочки буженины с тарелок и шустро отпрыгивали в сторону. Прожевав мясо, бабушки добросовестно начинали завывать во все горло. От этого завывания народ вздрагивал, затихал, а потом снова возвращался к более животрепещущим темам. Здесь же напряженной парой восседали господа Галушкины – родители погибшей невесты. Эмма тискала в руке скляночку с успокоительным и между делом сурово тыкала благоверного в бок, тот нервно хихикал, отскакивал от супруги, но тут же горестно клонил голову к плечу, не забывая шустро стрелять глазами по незнакомым женщинам. Между гостями сновала шустрая бабенка, которая неласково встретила Люсю с Василисой, она зычно раздавала команды и считала себя тамадой. Люсю с фотоаппаратом заметили многие, и это вызвало бурную реакцию. Молодежь, отталкивая друг друга, лезла «сняться на вечную память», женщины в траурных нарядах тоже протискивались ближе к объективу, поправляли прически и строили радостные улыбки, все мечтали себя увековечить в самых счастливых позах. Только Лера, мать погибшего, выбивалась из всех присутствующих своим искренним горем. С черными кругами под глазами, вмиг постаревшая лет на десять, она сидела во главе стола и со слабым стоном раскачивалась из стороны в сторону. Возле нее иногда появлялся Генечка, не зная, чем ее утешить, и тогда рядом с Геннадием возникала Эмма, шипела, подталкивала утешителя к Лере и что-то совала ему в руку.

– Та-а-ак!! – взревела неутомимая бабенка. – Всем слушать сюда!.. Бабки! Хорош выть, сейчас за стол сядем, выпьем и помянем, а потом уже и выть будете, как там в старину по сценарию полагалось-то.