Бриллианты шталмейстера - Иван Погонин

Мечислав Николаевич вышел из Царского сада и очутился перед громадным зданием темно-серого цвета, выстроенным в классическом стиле.

«Музей Императора Николая II» – прочитал коллежский секретарь золотые буквы над портиком. «Эх, а я ведь ни одного музея не посетил, я даже в Лавре не был! Надо непременно сходить. И не буду откладывать. Прямо сейчас и поеду!»

Кунцевич расспросил прохожего, сел в трамвай и поехал в Печерск.

Трамвай шел мимо богатых особняков, стоявших в глубине зеленых садов, мимо мрачных стен и глубоких рвов старинной крепости. Когда миновали крепостную стену, Мечислав Николаевич увидел целую толпу богомольцев, стремящихся в Лавру.

«А ведь многие на последние копейки сюда приехали… Да что приехали! Пешком пришли, побираясь по дороге. Идут босиком, сапоги через плечо перевесив, чтобы не стоптать… Пыльные, грязные, голодные… Сапоги жалеют, а ноги – нет, все в кровь стерли! Это какая же сильная вера их ведет! А меня что сюда привело? Жажда справедливости? В какой-то мере… Брось, Мешко[41], сам с собой-то не лукавь! Азарт охотничий да надежды на вознаграждение – вот что тебя ведет, а справедливость – разве что самую малость. Ну а с другой стороны, обывателю ведь что важно? Чтобы я его защищал. Чтобы убийц отыскивал да имущество похищенное. А что при этом мною движет, ему, обывателю, все равно, лишь бы я служил хорошо. А служу я неплохо. Хотя по этому делу чегой-то ничего у меня не выходит. Вот и сюда, почитай, зря приехал, только зря казенные деньги трачу. Ладно, казна не обеднеет. Ну а я хоть город посмотрю».

У «Большого Николы» Кунцевич вышел из трамвая, набалдашником трости поправил канотье и по широкому Панкратьевскому спуску зашагал к Аскольдовой могиле.

На следующий день он поехал на Александровскую, в контору общества.

Забродский выделил Мечиславу Николаевичу отдельную комнату, куда Лолейко в несколько заходов принес личные дела сотрудников.

Александр Иванович оказался пятидесятилетним лысым мужчиной с висячими казацкими усами, в железном пенсне на бесцветных глазах с белесыми ресницами. Когда, принеся очередную стопку папок и положив их на стол, Лолейко поворотился к коллежскому секретарю спиной, Кунцевич увидел, что пиджак у конторщика заштопан крупным мужским стежком. «Да! Такой и вправду причастен быть не может», – подумал сыщик и углубился в изучение документов.

Вечером питерец заехал к Рудому. Сыскной чиновник и сыскной пристав вполне дружески поздоровались и даже выпили по рюмке коньяку.

– Григорий Матвеевич, есть у вас в части люди хотя бы со средним образованием? – спросил Кунцевич, хрустнув свежим огурчиком. Закусывать таким образом коньяк ему приходилось в первый раз в жизни. «И в последний!» – решил Кунцевич, кладя недоеденный огурец на тарелку.

– Откуда! У меня у самого только городское училище за плечами. Впрочем… Сидоренко, кажись в семинарии обучался, пока его оттуда за пьянство не выгнали.

– Черт, плохо. Ну а с мозгами как у вашего Сидоренки?

– Да вроде малый неглупый…

Прошел месяц, но ничего нового по делу узнать не удалось. Слежка, установленная чинами Киевской сыскной части за Астаниным, никаких результатов не принесла, внедренный в контору товарищества Сидоренко сообщал, что Павел Андреевич ни с кем из сотрудников в близких отношениях не состоит. Было очевидно, что человек, заваривший всю эту кашу, затаился и приказал затаиться всем своим соучастникам. Впрочем, наружное наблюдение длились недолго – у Рудого людей не прибавилось, и он вскоре перекинул филеров на решение насущных служебных задач. Сыскной пристав хотел забрать и Сидоренко, но после разговора с Веккером не только не удалил тайного агента, но и сам стал проявлять к делу недюжинный интерес. Впрочем, результатов это не приносило.

Еще в июне, сразу же после того как Кунцевич стал подозревать Астанина, он дал команду своим подчиненным установить былые связи Павла Андреевича.

«Астанин после убийства весь в крови испачкался, – ставил задачу чиновник для поручений сыскным надзирателям Петербургской части. – Куда он дел окровавленные пиджак и рубашку? Где одежду на перемену взял? Ну не привез же он, право, запасной костюм с собой! Сразу после убийства с Петербургской в „Англию“ он на извозчике приехать не мог – мосты-то разведены! Остается лодка, но и в лодку он в окровавленном платье не сунулся бы. Стало быть, остался на Петербургской ночевать. Поэтому надобно искать здесь его лежбище!»

Но место Пашкиной ночевки установить не удалось – ни действующие, ни ушедшие в отставку сыщики марух и закадычных друзей Астанина не помнили. Не того полета он был птицей, чтобы помнить всю его подноготную, да и от дел своих хулиганских Пашка давно отошел. Не дали результатов и опросы агентов из хулиганской среды: составы банд менялись быстро – хулиганов периодически убивали, сажали, забривали в солдаты, а многие из них, повзрослев и обзаведясь семьями, сами отходили от порочных занятий. Поэтому установить, кто с кем дружил или спал семь лет назад, не было никакой возможности.

Так бы и не изобличил Кунцевич Пашку и его тайного руководителя, если бы 2 августа 1902 года на Петербургской не случилось чрезвычайное происшествие.

Некоторые из питерских заводов имели свои пожарные дружины, причем иногда такие значительные, что они не только занимались пожаротушением на обслуживаемых предприятиях, но и оказывали помощь городской команде при тушении пожаров на прилегающих к заводам улицах.

Например, дружина при кабельном заводе «Фон-Рибен», располагавшемся в доме 26 по Малой Посадской, имела 14 человек постоянных пожарных служителей, возглавляемых отставным вахмистром, и 4 лошади для выезда на пожары в местность, прилегающую к заводу.

Служил в этой дружине некто Коля Шмелев – парень видный, пользовавшийся неизменным успехом у всех окрестных кухарок и горничных. Как-то раз, когда Коля сидел у одной из своих зазноб, явился к ней видный деятель «гайдовских» – Ванька Веселов, имевший на барышню свои виды. Между конкурентами произошла словесная стычка, незамедлительно переросшая в поединок. Поскольку Коля был на пол-аршина выше Ваньки и на пуд его тяжелее, он легко разделался с соперником, украсив его физиономию несколькими довольно значительными кровоподтеками. Ванька из квартиры девушки ретировался, но обиды пожарному не простил. Когда Николай, находясь в самом прекрасном расположении духа, вышел на улицу, то увидел там не только недавно поверженного врага, но и троих его приятелей. Стычка могла окончиться для бравого огнеборца плачевно, но, на его счастье, мимо проходили двое его коллег, также возвращавшихся с гулянки. Произошла битва, из которой пожарные вышли полными победителями – Ванька привел на расправу с конкурентом первых попавшихся «гайдовцев», попались ему типы, находившиеся в состоянии сильного алкогольного опьянения, а из таких, как известно, бойцы получаются никудышные.