Эвита. Женщина с хлыстом - Мэри Мейн

«Мы приходим сюда, – заявил он в палате депутатов, – не за тем, чтобы делать реверансы под плетьми и не для того, чтобы плясать под дудку мадам Помпадур. Это – не фешенебельный ночной клуб и не передняя дворца. Это – парламент свободного народа, и народу должно быть ясно, здесь и сейчас, что мы не станем слушаться приказов старых полковников, лезущих не в свое дело, и не нуждаемся в указаниях, изложенных в надушенных письмах из будуара какого бы то ни было правителя».

Посреди негодующих возгласов перонистов депутат от радикалов Меркадер съязвил: «А теперь посмотрим, кто побежит звонить сеньоре!»

Саммартино рассказывал, что на него напал в кабинете головорез по имени Рауль Костас, тот самый, который в тот же год, 1947-й, угрожал членам американской делегации профсоюзов; однако револьвер убийцы дал осечку и депутат остался жив; возможно, здесь ему помогли также быстрота реакции, быстрые ноги и мужество, поскольку Саммар-тино был заядлым дуэлянтом. Когда он доставил своего неудавшегося убийцу в местный полицейский участок, там их уже поджидал автомобиль из офиса Эвы, министерства труда, который доставил распоряжение об освобождении Костаса. Позже Саммартино изгнали из палаты депутатов, не оставив ему никакой возможности защищаться, и ему пришлось бежать через реку в Уругвай, откуда он продолжал разоблачать режим.

В 1949 году депутат от партии радикалов полковник Атилио Каттанео был отозван из палаты за то, что требовал выяснения источников тех доходов, которые позволяли Эве и Перону приобретать свои имения, и за упоминание родственников Эвы, «которые в 1943 году были так бедны, а теперь стали миллионерами». Он присоединился к Саммартино и его друзьям в ссылке за рекой.

Раболепие, с которым большинство членов перонистского блока относились к Эве, и пышность их славословий могли бы казаться смешными, если бы за ними не стояла национальная трагедия. В августе 1950 года, когда Эва должна была присвоить ряду перонистских депутатов титулы, которые, в соответствии с измененной конституцией, продлевали срок их полномочий, эти джентльмены сочли уместным сделать по такому случаю подарок сеньоре. Вопрос о том, что подарить, вызвал долгие споры, и наконец после серьезного обсуждения было решено презентовать ей прелестный браслет – из рубинов, сапфиров и бриллиантов, для полноты картины украшенный миниатюрами из драгоценных камней: аргентинский флаг, фигура «человека без пиджака», здание сената, рука, поднятая в перонистском приветствии, любимый черный пудель Эвы и около дюжины других. В августе 1951, когда Перон и Эва принимали делегацию перонистов, явившуюся, чтобы сообщить, что их выдвинули в качестве кандидатов на посты президента и вице-президента, фотограф запечатлел всю группу: Кампора, который держал на руках одного из Эвиных карликовых пуделей, и Эсперо, секретаря Генеральной конфедерации труда, держащего на руках другого.

Саммартино рассказывает в своей книге[23] о некоем Асторгано, который в свое время работал вышибалой в баре: когда его избрали в палату депутатов, Эва посоветовала ему не вступать в споры, но в том случае, если кто-то будет выступать против нее или президента, проломить несогласному голову.

Оппозиция в Аргентине потерпела крах, в какой-то мере даже более полный, чем постиг их коллег в тоталитарных государствах Европы. Перон предоставлял им видимость свободы; даже во время последних выборов «Насьон» продолжала печатать сообщения об их собраниях, из-за расценок на типографские услуги тираж был настолько мал, что, если вы не являлись подписчиком, вам еще надо было умудриться сделать копию с газеты и воспользоваться увеличительным стеклом, чтобы ее прочитать. Оппозиции разрешалось проводить митинги, но звучавшие на них речи становились поводом для вмешательства полиции, и у ее лидеров имелось столько же шансов оказаться за решеткой, как если бы они работали в подполье; позднее Перон связал своих противников по рукам и ногам новыми законами вроде того, который запрещал коалиции. Враги Перона не могли теперь объединиться против него.

Ни аргентинский характер, ни аргентинские ландшафты не располагают к тому, чтобы уйти в подполье или начать партизанскую войну. На безлесных равнинах, раскинувшихся вокруг Буэнос-Айреса, невозможно спрятаться. Джентльмены оппозиции готовы защищать свою страну или свою честь с помощью шпаг или столь же отточенного остроумия; но дуэльные шпаги бессильны против психологии масс. Их наиболее ценные качества: рыцарство, личная доблесть, обостренная честность и безоглядное мужество – работали против них, поскольку оказались совершенно бесполезными в борьбе, которая требовала притворства и терпеливого самоуничижения; у них не хватало ни опыта, ни сил для того, чтобы сражаться с пропагандистской машиной и все более гитлеровскими орудиями, которые использовались против них. Радикалы, составлявшие самую большую оппозиционную партию, в прошлом слишком часто давали своим сторонникам понять, что политика – дело джентльменов, и утратили доверие рабочих; социалисты проявляли излишнюю мягкотелость, сторонники Фабиана привлекали лишь наиболее зрелых рабочих, и им недоставало энергии, чтобы увлечь массы. Позиция коммунистов вызывала споры; некоторые полагают, что их влияние значительно возросло за время правления Перона. Он снова и снова использовал коммунистов в качестве пугала, частенько связывая их со зловещими силами с Уолл-стрит, чтобы дискредитировать оппозицию; но, прижимая оппозицию, он открывал дорогу коммунизму, который в будущем вполне мог оказаться единственной альтернативой, видящейся недовольным рабочим. Чем дольше Перон оставался у власти, тем более было похоже, что за ним последует правление коммунистов.

Политическая карьера Эвы стала предметом непрекращающейся борьбы между нею и армейскими офицерами. Говорили, что она мечтала стать главой государства, чтобы, подобно новой королеве Елизавете, устраивать смотр своим войскам, сидя на лошади во всех регалиях. Этой чести она не добилась; но и военные, которые так настойчиво плели против нее интриги, не смогли сдвинуть ее с ее позиции ни на миллиметр.

Армия была любимым детищем правительства еще со времен Урибуру; нередко они получали большую плату, нежели их коллеги в тех же чинах в армии Соединенных Штатов, и имели множество других привилегий; они не облагались никакими налогами, дома, которые строились для младшего командного состава и солдат, были предметом зависти преуспевающих гражданских, которых выселили из Кампо де Майо, и теперь, когда обычный человек не мог купить новую машину, они разъезжали в «кадиллаках», «ягуарах», «шевроле» и «ситроенах». Если Урибуру предпочитал генералов, а в дни Кастильо вышли в фавор полковники, то сейчас настали светлые дни для младших офицеров, когда-то служивших под их командой и считавшихся надежными. Любой из них в один прекрасный момент мог прыгнуть через головы своих начальников, и подобная лотерея, в которой можно было выиграть карьеру, заставляла многих из них проявлять лояльность по отношению к Перону. Говорят, майор Карлос Алое, который стал директором доброй половины газет и радиостанций Буэнос-Айреса, а в 1952 году сменил старинного друга Эвы Мерканте на посту губернатора провинции Буэнос-Айрес, имел чин сержанта; Перон тогда оценил его способность приспособиться и на следующий день сделал его майором. Нет ничего удивительного, что в такой ситуации генералы вовсе не были уверены в лояльности своих подчиненных, если дело дойдет до открытого выяснения отношений с Пероном и Эвой. Министр безопасности Перона, генерал Соса Молина, сторонник строгой дисциплины дома и в армии, на всех больших публичных мероприятиях буквально не отходил от Эвы; и в перерывах она отдавала ему распоряжения легким движением пальца. Не кажись она такой стройной, а он столь солидным, можно было подумать, что она в нужный момент просто вытаскивает его из кармана. Но на самом деле все обстояло иначе. В начале 1949-го Соса Молина и еще ряд офицеров явились к Перону в его дом в Сан-Винсенте и потребовали, чтобы Эва удалилась от общественной жизни. Эва, видимо, решила нанести неожиданный проверочный визит в Кампо де Майо, но часовые остановили ее в воротах и, несмотря на ее возмущение, генерал отказался сделать в ее случае исключение; гостей без особого приглашения на территорию казарм не пускали. Совершенно очевидно, что это был не просто визит, Эва пыталась добиться для себя особых привилегий. Перон же, храня верность жене, заявил военным, что, если они хотят сместить Эву, он сам подаст в отставку. Совершенно не желая отставки президента, офицеры ретировались, со страхом ожидая ответного хода. Вскоре после этого Перон произнес речь, обличающую распространителей слухов, и его слушатели-рабочие ответили ему криками: «Эвита! Эвита!» А в Кампо де Майо был дан банкет, на котором Эва присутствовала в качестве почетной гостьи: в ее честь произносились цветистые речи и поднимались бокалы с шампанским.