Гостомысл - Александр Майборода

Стоум рассмеялся.

— А третье? — спросил Гостомысл.

— А вот третьего бойся больше всего, — улыбнулся князь, — потому что это любовь к женщине. Это самое сладкое для мужчины. Слаще ничего на свете нет. Но она оглупляет пораженного ею мужчину: заставляет его совершать безумные и бессмысленные поступки. Стремясь заполучить благосклонность любимой женщины, мужчины добывают сокровища, покоряют страны, убивают людей, разрушают и строят города, переворачивают мир с ног на голову. Все это кладется к ногам любимой женщины. И тут выясняется, что все это ей как раз и не нужно. А когда пытаешься разобраться, что же ей нужно на самом деле, то вдруг ощущаешь себя полным дураком, потому что ничего не понимаешь: она говорит одно, хотя имеет в виду совершенно другое и мечтает о третьем.

— Но почему же мужчины, зная обо всем этом, все же исполняют прихоти женщин и делают эти глупости? — спросил обескураженный Гостомысл.

— Не знаю, юноша, — сказал князь Буревой и обратился к Стоуму: — Боярин, может, ты это знаешь?

Стоум рассмеялся и сказал:

— Прости, князь, я тоже этого не знаю. Думаю, что даже сами боги этого не знают.

Разговор прервала воткнувшаяся в стену рядом с князем горящая стрела и стала осторожно разгораться.

Стоум сломал стрелу и бросил вниз.

— Кто это еще стреляет? — недовольно сказал князь и выглянул из укрытия.

— Осторожнее, князь, ты хорошо виден снизу! — предупредил Стоум. — Как бы...

Договорить он не успел, рядом с головой князя по дереву застучали стрелы, — эти стрелы не горели, поэтому были невидимы в темноте.

— Проклятье! — болезненно вскрикнул князь Буревой, схватился рукой за шею и стал сползать на пол.

Стоум бросился к князю. Вслед за ним бросились Гостомысл с Ратишей и находившиеся рядом дружинники.

— Что с тобой, князь? — испуганно спросил Стоум, наклонившись над князем.

— Кажется, разбойники шею стрелой задели, — сказал князь, и сев на пол, отнял руку от шеи.

Из доспехов на плече торчала стрела, по ней сочилась тонкая струйка крови.

Стоум охнул и приказал:

— Скорее снимайте доспехи!

— Ничего страшного, — слабо сказал князь.

Подоспевшие дружинники попытались снять защиту, но доспех не снимался — мешала стрела.

На мгновение задумавшись, Стоум решительно обломил стрелу.

Теперь доспех снимался. Было видно, что стрела насквозь пробила и кольчугу.

Тогда осторожно сняли и кольчугу, затем и одежду. Когда сняли одежду, обнаружилось, что стрела глубоко вонзилась в плечо.

Стоум тронул стрелу. Князь от боли поморщился.

— Опасная рана? — спросил он.

— Крови мало, — сказал Стоум. — Если стрела не... — промолвил он и в страхе замолчал.

— Тогда тяните проклятую стрелу, пока горячо! — приказал князь.

За обломок стрелы уцепился один из дружинников.

— Погоди, — остановил его Стоум и крикнул: — Приведите скорее знахаря!

— Некогда нам ждать знахаря — тяните стрелу, — сказал князь и попытался приподняться.

— Лежи, князь. Знахарь сейчас придет, — сказал Стоум.

— Что там делают даны? — спросил князь.

Стоум выглянул из-за стены.

— Там что-то странное происходит Подошел новый корабль, — сказал он.

— Это новые силы пришла на помощь к данам. Но ночью они на приступ теперь не пойдут, — сказал князь.

Стоум увидел знахарку и крикнул ей:

— Женщина, поторопись к князю!

Знахарка ускорила шаг. Вблизи она оказалось нестарой женщиной. На ее плече висела холщовая сумка.

Подойдя к князю, она быстро взглянула на рану на плече князя. Затем вынула из сумки маленький стеклянный флакон, красной жидкостью из него помазала вокруг ранки, затем вынула странный тонкий и узкий ножичек и быстрыми движениями рассекла плоть вокруг застрявшего в теле наконечника стрелы.

В глазах князя потемнело, от боли он поморщился, но не издал ни звука. Впрочем, еще через несколько секунд стрела была вынута, и кровь хлынула потоком.

Стоум испугался.

— Ты что делаешь, женщина? Ты так его убьешь.

— Пусть кровь немного стечет. С ней выйдет и вся порча, что попала в рану, — сказала знахарка и принялась завязывать рану куском белого холста.

— Что за стенами происходит? — обеспокоенно спросил князь, как только пришел в себя.

Стоум выглянул из-за стены.

— Что-то непонятное, — доложил он князю. — На корабле люди кричат и машут руками.

Как только на рану была наложена повязка, князь попытался пошевелить рукой, — рука шевелилась, хотя рана и отдавала болью. На губах князя появилась презрительная усмешка, и он поднялся на ноги и выглянул из-за стены.

Внизу действительно происходили странные события: воины, прибывшие на ладье, вместо того, чтобы броситься приступом на стены, стали избивать прячущихся на берегу данов.

Один из воинов с развевающейся на ветру, как знамя, серебристой бородой рубил топором борта вражеских лодок.

— Это Храбр! — радостно вскричал князь, разглядев необыкновенного воина.

Сил у Храбра было немного, но, подвергшись неожиданному нападению, даны сначала растерялись, а затем побежали к лодкам, и, столкнув их на воду, поспешно стали уходить в море.

Корабль Храбра, погнался было за вражескими лодками, но вскоре повернул назад.

Храбра, так неожиданно решившего исход битвы, встречали как героя. Князь, окруженный дружинниками и торжествующими горожанами, несмотря на рану, вышел встречать его на причал.

Радоваться было чему, все были уверены, что, получив сильный отпор, даны вряд ли скоро вернутся — не любят разбойники долгих осад.

Тут же в толпе рядом с князем оказались и волхвы, эти тоже были довольны, потому что их предсказание сбывалось — за поражением следовала победа. Теперь князю не за что было их корить.

Датский флот всю ночь уходил от стен Корелы.

А на рассвете внезапно поднявшийся ветер скомкал теплую гладкую поверхность озера седыми рваными морщинами.

Тревожно заныли снасти на мачтах, паруса вздулись серым пузырем, и понесли корабли по почерневшим от ярости волнам, бросая их словно маленькие щепки.

Огромные волны накинулись на хрупкие корабли, точно голодный волк на стадо телят, грозя растерзать их всех на мелкие куски и пожрать.

Волны и ветер опасно сближали корабли, грозя уничтожить их столкновением друг с другом. То поднимали корабли вверх, почти к самому небу, и стремительно сбрасывали вниз, в разверзшуюся пропасть, отчего где-то внизу живота образовывалась ледяная пустота, которая захватывала дыхание и жалила сердце.