Среда обитания - Михаил Ахманов

– Обещал?

– А как же! Обещал.

Золотисто-багряный сделал шаг к их столику, простер руки и трижды притопнул ногой. Затем отвесил вежливый поклон и, впившись взглядом в Эри, произнес:

На ложе любви

Целую одалиску.

Как губы холодны!

– Неплохо, – одобрила Эри. – Такому в самый раз с куклой… Давай твою подарим, а?

– Я не против, – отозвался он. – Был бы человек приличный и не слишком пьющий.

Публике вирши понравились – затопали, завопили, застучали банками о столы. Сочинитель гордо выпрямился, повернулся – взметнулись багряные и золотые ленты – и сделал еще один шаг к их диванчику.

– Дем инвертор… – поклон, – и вы, прекрасная дема… – поклон еще ниже, – надеюсь, вы получили удовольствие? Могу ли я присесть? Конечно, если вы не против?

– Удовольствия не получили, но ты все равно присаживайся, – сказал он и хлопнул ладонью по дивану. – Обсудим проблемы искусства и о других делах поговорим. Кстати, как тебя зовут?

– Парагвай, ваш сосед, – сообщил золотисто-багряный с ноткой обиды. – Разве не помните, дем Дакар?

– Я так спросил, на всякий случай… чтобы не спутать тебя с Уругваем… Ты, парень, пузырь пьешь?

– Помилуйте, достойный инвертор! Кто же пьет такую отраву?

– Измельчал поэт… – Он повернулся к Эри и сообщил: – В мою эпоху бытовало мнение, что всякий литератор должен пить, ибо реальность страшна, и, отражая ее без спиртного, можно тронуться умом. И пили… как пили, девочка!.. и романисты, и критики, и стихотворцы… до полного, можно сказать, изумления! Ну, что было, то прошло… – Вздохнув, он посмотрел на Парагвая. – Скажи-ка мне, акын, кроме стишат в три строчки, ты что-нибудь еще ваяешь? Оды, поэмы, касыды, рондо? Как у тебя с сонетами и триолетами? Балладу можешь изобразить? Или хотя бы басню?

Парагвай растерянно улыбнулся:

– Оды? Сонеты? Я о таком не слышал, дем инвертор. Я хоккеист.

– А остальные слышали? О поэзии трубадуров, гекзаметре и белом стихе? О константном ритме и амфибрахии? – Он обвел взглядом сидевших в зале. – Нет? Кажется, нет. Все сплошь танкисты и хоккеисты…

– Это высокое искусство, дем Дакар, высокое и изысканное, – возразил Парагвай, пожирая взглядом голые коленки Эри. – Вы не какой-то подданный «Хика-Фруктов» или «Мясного Картеля», вы член интеллектуальной элиты и, вероятно, знаете, что воплощение образа в трех строках – нелегкая задача. Творишь часами, сутками, терзаешься, страдаешь, потом… потом внезапно исторгается, как крик души…

– Часами, говоришь? И даже сутками? Ну, сейчас тебе будет крик… с пылу, с жару… – Он призадумался на секунду и молвил:

Ни в допинг, ни по бабам…

Откуда вдруг такая лень?

Нет ни шиша в карманцах…

– О! – Парагвай восхищенно захлопал ресницами. – Не знал, что вы и в нашем деле мастер! И какой! Гений импровизации! Великолепно! Потрясающе!

– Не стоит преувеличивать, – буркнул он. – Не Гомер.

– Гомер? Кто такой Гомер?

– Мой школьный приятель. – Он кивнул Эри и поднялся. – Приятно было познакомиться, дем Парагвай. До встречи! Ваше счастье, что я не убиваю по пятницам.

Эри резво вскочила, хлопнула Парагвая по спине, шепнула: «Шкура манки… Жду!» – и потянула своего мужчину к выходу. Шагая по ступенькам, они слышали выкрики, нарастающий шум и топот, затем наступила тишина, и чей-то хриплый голос рявкнул:

Когда темно,

В подлесок не ходи.

Убьют!

– Отправить бы их всех на Колыму или на лесоповал, – мечтательно произнес он. – Интеллектуальная элита! Мудаки херовы…

Из личного опыта и книг, философских трудов, исторических хроник и сочинений он давно усвоил, что природа человеческая неизменна. Менялись эпохи и обстоятельства, прогресс то двигался вперед, то замирал на долгие века, свершались великие открытия, гибли и возникали народы, цивилизации, религиозные культы, но люди в общем и целом всегда оставались людьми. И было среди них всякой твари по паре: энтузиасты и мечтатели вроде Мадейры, бойцы, подобные Криту-Охотнику, пустые болтуны, считавшие себя элитой, трудяги, гении, лентяи, искатели правды, мерзкие ублюдки и души, что жаждали, как Эри, лишь любви и верности. Такой была его жена… Более мягкая и временами робкая, уступчивая и пугавшаяся резких слов, совсем непохожая обличьем на Эри… Но тяга к любви роднила их, то бескорыстное стремление помочь, отдать, окутать лаской, которое делает женщину женщиной.

Они двигались среди толпы, заполнившей Тоннель, медленно пробираясь к выходу. Резкий яркий свет, мелькание огней, тут и там – голографические завесы со странными картинами, смех и выкрики, гул людских голосов, бесчисленные лица в масках и без масок, раскрашенные тела, непривычные запахи… Океан, в котором можно утонуть, если б не ладошка Эри на плече…

– Что-то ты мрачен, Дакар, – сказала она. – Ревнуешь к Парагваю?

– Скользкий тип, – заметил он, не отвечая на вопрос. – Не отдавай ему одалиску. Стихи у него паршивые, Гомера не читал и вообще…

Внезапно огни ослепительно вспыхнули, погасли и снова зажглись. Толпа замерла; людское круговращение разом остановилось, точно оледеневшие вдруг водные потоки, смолкли голоса, шелест одежд, шарканье ног, и в наступившей тишине раздался Голос. Жуткий, грохочущий, ревущий:

– Локальный конфликт в Бирюзовом секторе, стволы тридцать пятый и тридцать шестой! Не приближаться, очистить зону конфликта! Населению соседних стволов: не покидайте патменты, сохраняйте спокойствие! Служба Охраны ОБР контролирует ситуацию! – И опять – так, что зазвенело в ушах: – Локальный конфликт в Бирюзовом секторе, стволы тридцать пятый и тридцать шестой! Не приближаться, очистить…

– Это что такое? – в недоумении произнес он. – Чеченцы напали или…

Но рев толпы, хлынувшей к эскалаторам, заглушил его голос.

Национальные и особенно расовые различия в гораздо меньшей степени доступны нивелирующему воздействию, чем спектр религиозных, исторических и культурных традиций. Естественное слияние рас и народов в единое целое является слишком длительным; иначе говоря, у нас нет времени для этого плавного эволюционного процесса. Одна из задач Метаморфозы заключается в том, чтобы произвести слияние быстро и эффективно, опираясь на достижения медицины и генетики.

Не следует, однако, забывать и о другом способе решения проблемы – полной ликвидации черной и желтой рас с помощью генетического оружия с избирательным воздействием. Не исключается, что это наилучший вариант.

«Меморандум» Поля Брессона,

Доктрина Пятая, Пункт Третий

В стволах ОБР я бывал, но в кабинете Конго – ни разу. Комесов он к себе не приглашает, для этого есть конура на сто четвертом ярусе, а выше – более обширное помещение, на тот случай, если надо выбить пыль из сотни подчиненных. Конуру я отлично запомнил – в ней семнадцать лет назад мне пришлось расстаться с бляхой, службой, льготами и привилегиями. Ну, зато теперь я удостоился звания легата. Временно, но сотня в день компенсирует ущерб, нанесенный моей гордости.