Берег счастливых встреч - Дженни Колган

– Я Неда Оконджо. Желаете говорить на английском или на арабском?

– Английский вполне устроит, – ответил Сайф.

Он уже так привык к жизни в Англии, что вернуться к арабскому казалось чем-то вроде вызова. Арабский был его прежней жизнью, английский – новой. И здесь, в этом безликом помещении где-то на окраине огромного серого Глазго…

– Могу я их увидеть, пожалуйста?

– Простите, – ответила Неда. – Вы же понимаете, мы обязаны…

Она представила вторую женщину, оказавшуюся врачом, и та взяла у Сайфа мазок. Он послушно открыл рот, она провела внутри ватной палочкой. Сайф уже сдал анализ крови, а теперь следовала проверка, тот ли он человек, который сдавал анализ.

– Вы понимаете, что это просто необходимая формальность.

– Конечно. А потом я смогу их увидеть…

Женщины переглянулись.

– Мы должны провести полный опрос.

– Конечно… а они… с ними все хорошо?

– Скоро вернусь, – сказала доктор и ушла.

Сайф и Неда сидели в тревожном молчании, Сайф уставился в пространство, Неда тихонько барабанила пальцами по своему телефону. Вскоре доктор вернулась и легонько кивнула Неде.

– Хорошо, – слегка наклоняясь вперед, сказала Неда.

– Могу я их увидеть?

Неда придвинула к нему через стол пачку документов. Сайф прочитал их невероятно быстро, с бешено колотящимся сердцем. Текст был довольно сложным.

– Вам следует знать. Когда мы их нашли…

– А моя жена?..

– Мне очень жаль. Мы просто не знаем.

– Она ни за что бы их не оставила!

– Я это понимаю. Но та территория, где их нашли… Там все было разнесено… Бомбежка. Все, кто мог оттуда сбежать, сбежали.

– Она никогда бы их не оставила!

Сайф снова перелистал документы. Об Амине вообще не упоминалось.

– Пожалуйста, доктор Хассан… пожалуйста, возьмите себя в руки. Я ни на секунду в этом не сомневаюсь… – Неда нахмурилась. – Вы никого не захотели взять сюда с собой?

Сайф покачал головой, внезапно испугавшись, что, если он проявит сейчас неудовольствие или гнев, это может каким-то образом помешать его воссоединению с мальчиками.

– Прошу прощения…

Неда кивнула и продолжила:

– Они жили вместе с группой других детей… почти одичавших… Какие-то солдаты-дезертиры немного подкармливали их, но там мало что можно было найти.

Сайф крепко зажмурился.

– Эш… Эш, как мы думаем, в какой-то момент сломал ногу, и она не зажила как следует. Мы продолжим процедуры до вашего отъезда.

Глаза Сайфа мгновенно наполнились слезами при мысли, что его малыш пострадал, хромает, ходит на больной ноге без мамы и папы…

– Я понимаю, что это сильно огорчает, – снова заговорила Неда. – А Ибрагим… У нас есть причины полагать, что он довольно много времени провел с солдатами. Ему оказана психологическая помощь… боюсь, не в таком количестве, как мне бы хотелось. Но мы будем рядом, насколько это возможно.

Сайф кивал, но на самом деле почти не слушал. Ему необходимо было немедленно обнять детей.

– Могу я… могу я сейчас их увидеть? Пожалуйста… – произнес он как можно более спокойно.

Неда и доктор в очередной раз переглянулись. И придвинули к Сайфу еще несколько документов, которые он подписал.

– Идите за мной, – сказала Неда.

Во второй комнате, дальше по коридору, окна имелись, и Сайф сквозь стеклянную дверь сразу увидел множество разных игрушек. Его сердце, казалось, готово было вот-вот остановиться. Ему хотелось в туалет, он даже слегка испугался, что заболевает. Доктор осторожно коснулась его руки.

– Все будет хорошо, – мягко произнесла она. – Возможно, понадобится какое-то время, но все будет хорошо.

Но Сайф ничего не видел от слез, не слышал ее, когда почти на ощупь вошел в комнату с низким потолком и остановился, дрожа и моргая в естественном свете. Двое худеньких мальчиков, почти не подросших за то время, когда он видел их в последний раз, около двух лет назад, повернулись к нему. Их огромные глаза на измученных лицах уставились на Сайфа, и Ибрагим громко вскрикнул, а Эш осторожно, с изумлением прошептал:

– Абба?.. Отец?..

Сайф затаил дыхание. Ибрагим, произнеся имя отца, умолк. Он отступил к углу стола с игрушками, где до этого игрушечным молотком забивал колышки в деревянные блоки, строя домик, – игра была слишком простой для десятилетнего мальчика, хотя выглядел Ибрагим моложе.

Однако Эш, которому уже исполнилось шесть, не сомневался. Он с визгом бросился к отцу, обхватил его колени и замер. Когда Сайф видел его в последний раз, Эш был круглолицым ангелочком всего четырех лет от роду, с пухлыми ручками и ногами.

Теперь же Эш был худ до того, что сердце надрывалось при взгляде на него, глаза казались гигантскими на его лице, щеки провалились, руки и ноги походили на прутики. Когда Сайф подхватил его на руки, то понял, что Эш весит примерно столько же, сколько сытые четырехлетки на Муре, которых приводили к нему на прием. Он нахмурился и посмотрел на Неду, а та заглянула в свои записи.

– Им обоим сейчас дают высококалорийные напитки и еду, – сообщила она. Потом прочитала что-то еще и улыбнулась: – Но им все это явно не нравится.

Сайф прижался лбом к плечу Эша, чтобы мальчик не увидел го слез.

– Мне так жаль… – прошептал он по-английски, чтобы Эш не смог его понять.

– Абба вернулся! – ответил на арабском ребенок.

Это прозвучало так, словно отец отсутствовал какой-нибудь денек.

Ибрагим вскинул голову и нахмурился, когда его отец заговорил на чужом языке, и это напомнило Сайфу жену. Он жестом подозвал Ибрагима и сказал на арабском:

– Иди сюда, милый мой мальчик.

Но Ибрагим продолжал настороженно всматриваться в него.

– Не беспокойтесь, – тихо сказала Неда. – Это совершенно нормально.

Ибрагим вдруг быстро прошипел:

– Перестань разговаривать так, как они говорят!

– Милый мой…

Сайф подошел к старшему сыну и присел перед ним на корточки. Он обнял мальчика. Ибрагим вздрогнул при его прикосновении и попятился.

– Но теперь всем нам придется разговаривать именно так, – продолжил Сайф. – И это совсем нетрудно. Ты же очень умный. Ты уже немного учился этому в школе, помнишь?

Ибрагим моргнул. Конечно, подумал Сайф, сын ведь совсем недолго ходил в школу. И опять вспомнил о сопроводительных бумагах. Мальчики прятались вместе с солдатами оппозиции. И что уж они там видели… Эта мысль была невыносима.