Поверить Кассандре - Константин Жемер

Сергей Ефимович сидел – ни жив, не мёртв, а логика, столь ему присущая, творила в голове кропотливую работу: Гришкины россказни подвергались придирчивой проверке, и далее, смешиваясь с ранее известной информацией, превращались в крепкие кирпичи, из коих выстраивалось понимание всей ситуации. Распутин же продолжал, не останавливаясь:

– Вот и Папа, точно покойный Пётр, не хотить мне верить в последнее время. Я яму пророчество, а он в ответ токмо «ха-ха да хи-хи»!! Боязно за яво, ох, боязно…

– Так вот зачем потребовался небесный балаган с огненными знамениями! – вскричал, наконец, Крыжановский. – Влияние на Императора вернуть! Нечего сказать, тонко! Всё учтено – и доверчивость Николая Александровича, и его увлечённость мистикой… А момент выбран просто гениально …

– Худо вышло! Анженер-собака, коему дело поручили, взбрыкнул напоследок, аки заяц. Таперича всем пи…ц: и анженеру, и мне, окаянному, чай надобность во мне пропала, а знаю-то я много чаво, а там и Папе-Анператору, – вздохнул Распутин, затем осторожно потянулся к графину и, не встретив сопротивления, быстро налил себе выпить. – А нонче и ты, милай, вызнав всю правду, затесалси в нашу компанию покойничков. Эх, ботало я осиновое…

– Ошибаешься, братец, я по лезвию давно хожу, – возразил Крыжановский. – Уж присылали твои приятели ко мне убийц, но, как видишь, жив пока и от страха, подобно тебе, не трясусь.

– Енто оттого, что смерти своей не ведаешь, – набивая рот клюквой, заявил старец. – Ни дня яё, ни часа, ни способа. А мне про свою смертушку-то всё ведомо…

– Хватит, Гриша, сыт я твоими пророчествами, – перебил Крыжановский. – Подобного добра в моей жизни и без того хватает…

– Тута дело другое, нас-то-ящее, – последнее слово Гришка произнёс наклонившись вперёд и таинственно выпучив глаза. Ответная недоверчивая ухмылка собеседника не только не остановила его – наоборот, подвигла на дальнейшие излияния.

– Раз скитания завели меня в один цыганский табор. Вроде и табор, а вроде и нет. Уж больно тама цыгане чистенькия-умытенькия, и глазёнки у всех не воровитые, как оно у ихнего народца водится, а умныя-разумныя, навроде твоих. Где такое видано? Не бывало прежде такого! А за главную в проклятущем таборе была одна старая ведьма, коей не меньше ста лет отроду. Цыгане на ту ведьму чуть ли не молилися. Приняли ане мене чин-чинарём, врать не стану, накормили-напоили, а старая карга и антересуется опосля: чаво ишшо дорогому гостю надобно? Я спьяну возьми, да и ляпни: «Погадай мне на судьбу!» А она антересуется: жалеть, мол, потом не станешь, ведь по милосердию божьему человекам не дано знать дня и часа? Давай, грю, гадай, не сумлевайся – всё одно я в гаданья не верю, враньё ане сплошное.

Рассказчик продолжил повествование лишь после того, как выпил остатки водки.

– Вот чё она нагадала: мол возвышусь я, простой мужичок, над всей Рассеей – с Царём-батюшкой за одним столом сиживать буду, ан сдохну аки пёс шелудивый – пристрелють благородные господа, и в прорубь спустють! Хошь – верь, хошь – не верь, ан при ентих словах старухи, я тогда ошшутил как пули рвуть нутро… И холод – лютый, безмерный холод ледяной водицы… Ничаво-ничаво, Распутина голыми руками не взять – побегу откудова пришёл, назад, в Сибирь, токмо шишки завеють[83]. Схоронюся в какой-нить подизбице[84], али в дальний потаённый скит удалюся, куды бесам путь заказан…

– Вот уж нет, братец! – требовательно объявил Сергей Ефимович. – Не в скит придётся отправиться, а со мной, в Зимний! Расскажешь всё… Или ты на словах печёшься о безопасности Императора, а на деле – только о себе одном?

В ответ Распутин, как давеча под памятником Петру Великому, сунул руки подмышки и затрясся крупной дрожью, будто не грела его снаружи жарко натопленная печка, да изнутри – «Московская особая».

– Не пойду в Зимний. То-то и оно, Ефимыч, ежели я сам жив останусь, то ентим Папу наперёд всего уберегу, – медленно и хрипло сказал старец. – Та старая цыганка, будь она неладна, ведьма, нагадала: мол, быть мне убиту аккурат за год до гибели Государя нашего, Николая Александрыча, вместе с явонным семейством и всей Рассеей-страной вприкуску.

15 января 1913 г.

«Может, не стоило принимать близко к сердцу Верочкину писульку? Вон что может сотворить с человеком злое пророчество, причём, мы ведь не в тёмные века живём!» – так рассуждал Сергей Крыжановский, глядя на уснувшего Распутина, чья всклокоченная голова мирно покоилась в миске из-под клюквы. Алый ягодный сок придавал голове пьяного жутковатый вид – словно она отрублена.

Покидать трактир его превосходительство не спешил, хотя уже знал: больше от Гришки проку не будет – закончив рассказ, тот от любых предложений отказался наотрез, ибо слишком крепко вбил себе башку дурь, будто прячась и оберегая собственную никчемную жизнь, таким образом, спасает Императора и Россию.

«Определённо, теперь ему и от монаршего гнева придётся скрываться, и от убийц!»

Если с тем, куда именно, и как скоро направится Распутин, ясность присутствовала (фразочка про шишки и Сибирь у того вышла презабавная!), то свои собственные шаги Сергею Ефимовичу ещё предстояло наметить. И каждый шаг тщательно продумать. Он подозвал полового и заказал себе рюмку водки.

«Орден Мартинистов… Кое-что об этой организации можно припомнить из рассказов Семёна Семёнова, который знаком с кем-то из их числа … Название происходит от имени жившего в восемнадцатом веке французского философа-мистика Сен-Мартена. Во главе Ордена стоит Жерар Анкосс, или доктор Папюс, как он обычно представляется. Мартинисты отделяют себя от мирового масонства, цели их расплывчаты и вздорны – что-то вроде объединения людей всех стран – Вавилонское столпотворение, в общем… Это – мартинисты западные, что касается доморощенных российских, то, одно время в Санкт-Петербурге получили известность публичные лекции некоего господина Мёбеса, или ГОМа, как он себя именовал. Лекции носили сугубо оккультный характер, в них соединялось учение Каббалы с системой карт Таро. Означенный ГОМ сумел сколотить большую группу единомышленников, и они стали заниматься такими глупостями как спиритизм, телепатия и психометрия[85]. Участвовали в том и супруги Семён Васильевич с Верой Ивановной, однако последняя быстро охладела к учению ГОМа, лишь только выяснилось, что это учение носит выраженный антихристианский характер. Такова уж Верочка: тяга к мистике соединяется в ней с искренним Православием. Помнится, они с супругом тогда сильно повздорили на почве разногласий во взглядах, и чем кончилось – неизвестно. Однако же, непохоже, что мистики-Мартинисты и неуловимые убийцы Столыпина – одно и то же. Скорее всего, господа-террористы попросту решили сдьяволить, для чего назвались чужим именем, а простодушный мужик Распутин поверил. Ну, да ладно, возможностей проверить всё – сверх меры, но заняться этим ещё будет время, сейчас же следует потянуть за другую ниточку. Инженер-электротехник Павел Андреевич Циммер – вот та ниточка, которая грозит вот-вот оборваться: либо до юнца доберутся господа-террористы, либо он, подобно опальному царскому лампаднику, решит удариться в бега».