Тень прошлого - Андрей Воронин

Кассирша включила аппарат для проверки подлинности купюр и принялась за дело. Заглянув в окуляр, она на мгновение оторвалась от него, бросила на Веру Степановну странный взгляд, который та гордо проигнорировала, нажала какую-то кнопку на крышке стола и снова уставилась в свой аппарат, словно и впрямь допускала мысль, что такая во всех отношениях солидная и законопослушная гражданка, как мадам Лопатина, могла подсунуть ей фальшивые сто долларов. Она отложила первую бумажку в сторону и принялась за вторую – Так вы до вечера не управитесь, милочка, – сказала ей мадам Лопатина.

Кассирша снова бросила на нее свой странный взгляд, опустила глаза и с профессиональной вежливостью сказала:

– Да, придется подождать. Сумма довольно большая.

Мадам Лопатина вынуждена была отдать должное выучке кассирши: на ее месте она сама ответила бы так, что у нетерпеливого клиента разом отшибло бы желание не только торопить ее, но и торопиться самому.

В это время к кассе подошел кто-то еще. Вера Степановна не обратила на подошедшего клиента никакого внимания. Она наблюдала за кассиршей, чтобы та, не дай бог, не подменила какую-нибудь купюру. В очередь, милый мой, в очередь, подумала она с легким злорадством. Придется подождать. Сумма, знаете ли, довольно большая.

Она очень удивилась, когда твердые пальцы сомкнулись на ее руке чуть повыше локтя, и подошедший через ее голову спросил у кассирши:

– Эта?

Та молча кивнула, перестав делать вид, будто изучает принесенные мадам Лопатиной доллары на предмет обнаружения фальшивок. Безо всякого микроскопа было видно, что на всех купюрах стоит один и тот же номер. Фальшивка была явная, рассчитанная на круглого идиота, и было совершенно непонятно, как эту здоровенную бабищу в соломенных кудряшках и диком цветастом балахоне, который она, похоже, считала платьем, угораздило приволочь всю эту груду макулатуры в банк. Чокнутая она, что ли?

Мадам Лопатина обернулась и обнаружила рядом с собой высокого и стройного молодого человека в строгом деловом костюме и с не менее строгим и деловым лицом.

Она дернула локтем, пытаясь высвободиться, но пальцы молодого человека, хоть и не могли до конца сомкнуться на окорокоподобной руке мадам Лопатиной, держали ее крепко и в ответ на ее попытку только сильнее сдавили плечо, причинив боль.

– В чем дело? – с места в карьер переходя на повышенный тон, спросила она.

Несколько человек, стоявших у других окошечек, обернулись на ее голос и стали с интересом наблюдать за происходящим.

– Не надо шуметь, – тихо и вежливо сказал молодой человек. – У нашего руководства возникло к вам несколько вопросов, которые просто необходимо выяснить, и чем скорее, тем лучше.

– Даже не подумаю никуда идти, пока вы мне не объясните, в чем дело, – еще громче заявила Вера Степановна. Публика подалась ближе, а вот сын, наоборот, отошел в сторонку, надул губы и отвернулся: он терпеть не мог, когда мать затевала свары в общественных местах, а она затевала их постоянно.

– Вам все объяснят в кабинете, – все так же тихо, но с большой настойчивостью сказал молодой человек. – Я попросил бы вас не устраивать скандала, тем более что это не в ваших интересах.

– Да в чем дело, вы можете мне сказать? – тоном ниже, но все еще воинственно спросила мадам Лопатина.

Она все еще не могла сообразить, что происходит. Она была консерватором, и в ее мозгу все еще гвоздем сидела память об андроповщине и борьбе с нетрудовыми доходами, но металл, явственно звучавший в голосе молодого человека, сильно поколебал ее решимость стоять насмерть.

– Хорошо, – совсем уже тихо, так, что не только заинтересованные зрители, но и сама Вера Степановна с трудом могла разобрать его слова, сказал молодой человек, – я вам скажу. Дело в том, что доллары, которые вы пытались положить на счет в нашем банке, оказались фальшивыми.

– Этого не может быть, – с царственным пренебрежением ответила Вера Степановна, но вырываться перестала и покорно направилась за молодым человеком к неприметной двери в глубине помещения, на которой красовалась солидная, как и все здесь, черно-золотая табличка с надписью: «Посторонним вход воспрещен».

Публика вздохнула – бесплатное представление закончилось – и вернулась к своим прерванным занятиям, а через полчаса мадам Лопатина и ее сын Юрий разъехались из банка в разных направлениях: она – в ближайшее отделение милиции, а он, на «Мерседесе» начальника службы безопасности банка – домой, на скамеечку у подъезда. По дороге водитель «Мерседеса» пытался развлечь его разговором, но Юрка молчал и невидящими глазами смотрел в окно. Он понимал, что на него свалились крупные неприятности, но никак не мог сообразить, что он такого сделал, чтобы заработать себе такое сомнительное счастье.

Илларион застал своего старинного приятеля за интереснейшим занятием. Марат Иванович сидел за письменным столом в своем уютном грязноватом кабинетике и бережно перелистывал хрупкие и пожелтевшие от времени страницы какой-то инкунабулы. Страницы были неровными по краям, а кожаный переплет с позеленевшими медными застежками был основательно тронут плесенью и даже, как показалось Иллариону, погрызен мышами.

На усохшем, как старый пергамент, морщинистом лице Марата Ивановича застыло выражение жалости и возмущения одновременно, и одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что старик готов разразиться гневной речью и ждет только благодарного слушателя, чтобы начать разговор. У Забродова появилось малодушное желание тихонько прикрыть дверь и скрыться, но Марат Иванович, краем глаза заметив какое-то движение, поднял голову и вопросительно взглянул на Иллариона поверх очков.

– Ага, – сказал он, – явился! – Илларион развел руками, показывая, что да, явился, но, если не вовремя, то он может уйти. – Ты посмотри, что вытворяют некоторые наши, с позволения сказать, соотечественники! Да ты проходи, садись…

Илларион вошел, осторожно опустился в стоявшее сбоку от стола антикварное, ручной работы, неимоверно удобное и располагающее к долгому отдыху и неторопливым размышлениям кресло, придвинул к себе малахитовую пепельницу, которую некурящий Марат Иванович держал для гостей, а в отсутствие оных использовал в качестве пресс-папье, и закурил, деликатно пуская дым в сторонку.

– Вот посмотри, – с жаром толковал ему Марат Иванович, – нет, ты посмотри только! Рукописная Библия, тринадцатый век! И в каком состоянии!

– Я бы сказал, учитывая ее возраст, что состояние не столь уж плачевное, – заметил Илларион. – Отреставрировать можно.

– Отреставрировать!" – воскликнул Марат Иванович с таким выражением, словно раскусил зеленый лимон. – Отреставрировать, конечно, можно… А что ты скажешь, если я тебе сообщу, что в подобное состояние книга пришла буквально в последние два года?

– Шутить изволите? – спросил Илларион.

– Какие уж тут шутки… – Марат Иванович бережно закрыл книгу, повозился с медными застежками и осторожно отложил тяжелый даже на вид том на дальний край стола, нежно проведя сухой старческой ладонью по изуродованной коже переплета. – Библия эта хранилась в библиотеке князей Голицыных, в одном из их подмосковных имений. Как она не пошла в печку сразу после революции – не знаю, но потом попала она к Арсеньеву, Николаю Аристарховичу…