Сейчас. P.S. Во веки веков. Книга 1 - Яна Рихтер

– Лапуль, всё будет хорошо, как раз ты сейчас подготовкой к экзаменам занята, я отвлекать тебя не буду.

Мы решили подать заявление в ЗАГС сразу, как он вернётся в конце ноября, и тогда конце декабря брак успеют зарегистрировать. И Новый год мы встретим как семья.

* * *

Мы ехали молча. За все четыре часа дороги мы перекинулись буквально парой-тройкой фраз. Предвкушение неизбежного витало в воздухе, мысли мои были тяжелыми, свинцовыми, и прижимали меня к земле, не позволяя поднять голову и расправить плечи.

Я вся сжалась в ожидании скорой разлуки, и не плакала только потому, что у нас были ещё целые сутки только вдвоём. Родители отпустили меня во Владивосток провожать Диму, утром через день у него самолет.

Мне было неважно, куда мы заезжали, с кем встречались в пути, что мы ели. В квартире, едва я сняла куртку и обувь, я прилипла к нему второй кожей. Он обнял меня, и мы долго стояли просто обнявшись. Я чувствовала руками его горячее тело, вдыхала родной запах, терлась об его щетину, и не понимала, как я смогу жить без этого так долго. От безысходности навернулись слёзы. Я запретила себе плакать, он не заслужил провести последние сутки, утешая меня и вытирая мне сопли. Я взрослая. И пора вести себя соответственно. Кто сказал, что в семнадцать мы ещё дети? Возраст – это только цифры.

Я не хотела терять времени. Я хотела принадлежать ему каждую секунду того времени, что нам отпущено. До дрожи, до мурашек, я хотела быть с ним одним целым, чтобы он был со мной каждую секунду, как татуировка на все тело. Краской под кожу. Кровью по венам. Чтобы я всегда принадлежала ему.

Я целовала его губы, вела руки вдоль позвоночника, оставляя мои отметки, следы моих губ и пальцев, энергетические отпечатки, которые не смоешь. Он всегда будет моим.

Никогда я ещё так сильно не хотела быть его частью, его кровеносной системой, чтобы нести жизнь к его сердцу. Быть частью его.

Все мои мысли были зеркальны. Он как привязывал меня к себе своими ласками и поцелуями, сшивал наши сердца швом край в край.

– Рини, ты у меня под кожей, – шепнул он на ухо, – Даже не вторая кожа, нет, её можно снять. Ты под кожей. Ты это я.

– Так было всегда.

– Нет, ты не поняла, сейчас ты совсем я. Ты принадлежишь мне. Ты моя. Потому что под кожей тебя никто не заберет у меня.

В аэропорт мы приехали заранее. Я вцепилась в Доброго, и моя выдержка меня покинула. И как бы я не уговаривала себя, что надо держаться, держаться больше я не могла. Я плакала, вытирала салфетками свои нос и мокрые щёки. Я гладила ёжик его волос, трогала пальцами его скулы, совала ладошки ему под куртку, пытаясь запомнить каждую мышцу наощупь. Утыкалась носом в его ключицы и вдыхала его запах. Мне было больно. Меня накрыла паника, я судорожно хваталась за него, бормоча сквозь слёзы:

– Я не хочу без тебя. Я не хочу так. Мне ничего не надо без тебя. Мне не нужны эти дни без тебя. Я не смогу. Я ничего без тебя не смогу.

Он прижимал меня к груди и по привычному бормотал мне на ушко «зайчикмоймаленькаямоядурындамалюсенькая». Он был расстроен, а глядя на мои эмоции, он вообще побледнел, в глазах я видела беспокойство. Он обнимал меня по- медвежьи, целовал в нос, но я не могла успокоиться.

– Я вернусь с первым снегом, малюсенькая, – шептал он мне, но это не помогало.

В итоге, когда мы с трудом расцепили руки, Шерхан притянул меня к себе, а Дима пошёл на посадку. Андрей обнимал меня за плечи и молчал.

«Добрый, Добренький, не уезжай», – скулила я чуть слышно. Дима обернулся, улыбнулся мне «по-доброму» широкой кривоватой улыбкой, прикоснулся сжатым кулаком к груди и направил в мою сторону раскрытую ладонь.

Так он дал понять, что его сердце осталось со мной.

* * *

Сутки я сидела дома, на кровати, уставившись в одну точку. Родители переживали, я не ела, просто сидела и молчала.

Мама попыталась меня отвлечь и разговорить, но ей это не удалось. Я так и уснула, не расправляя постель и не раздеваясь.

На следующий день я пошла в школу и бросила все мои усилия на достижение отличных результатов в учёбе. Вся энергия была направлена на мою победу в гонке за отличные оценки. Я приходила после занятий, и опять училась-училась-училась, готовилась к экзаменам, готовила рефераты и решала задания экзаменационных контрольных работ прошлых лет. А в свободные минуты я писала в толстую тетрадь мои послания Доброму, описывая в деталях и подробностях каждый мой день в моих ощущениях и эмоциях.

Дима звонил раз в неделю, обычно это была суббота, я закрывалась в комнате с телефонной трубкой, и мы полчаса говорили, смеялись и шутили. А потом, ночью, я ревела, чтобы никто не видел, и продолжала мой разговор с ним, иногда шёпотом вслух.

А ещё я начала бегать. Как только потеплело, после майских праздников, я вставала в 05:00 утра, вставляла в уши наушники плейера, и убегала на пляж. Под звуки The Offspring я тромбовала песок кроссовками вдоль береговой полосы. В момент физической нагрузки голова была ясная, без тяжелых мыслей и даже тоска отступала.

Когда становилось совсем тяжело, обычно это были среда или четверг, я доставала гитару, садилась по-турецки на пол и играла Metallica, Nirvana, Scorpions, мысленно представляя, что он сидит сзади и направляет мои руки как в детстве.

Так прошёл май, и меня накрыл, закручивая в узел как волна, экзаменационный стресс. Три недели я не жила. Я была один сплошной комок оголённых нервов, подпитываемый собственными страхам.

Дима был со мной, в моих мыслях, и на другом конце провода раз в неделю я слышала «Ринни, зайчикмоймаленькаямоядурындамалюсенькая! Ты сможешь! У тебя получится! Мы крылья, помнишь? Полетели!»

И я опять начинала верить в себя и в свои силы.

Я сдала их, эти чёртовы экзамены, на «отлично». После того, как я узнала результат последнего экзамена, я закрылась в комнате и рыдала почти час. Этот кошмар был закончен.

Потом был выпускной, красивое платье, причёска, плачущие мама и папа, и боль от того, что я не могу держать Доброго за руку в этот момент.

Когда мы встречали наш первый взрослый рассвет на пляже, к