Маркиз и Жюстина - Олег Волховский

Вышел еще более озадаченный.

– Что он ответил? – прошептала я.

– Что он вас прощает.

Потом приехал Кабош, увез меня домой и напоил валерьянкой. А я поплакала на его широкой груди.

На следующий день я была спокойнее и, следовательно, умнее. Дождалась, когда в коридоре никого не было, кроме нас с ментом, и сунула пятьсот рублей ему в карман. Выразительно посмотрела на него.

– Ну ладно, – сжалился мент. – Только при мне. Я тоже зайду. И быстро! Как бы следаки не приехали.

Государь лежит в кровати под капельницей. Заулыбался, увидев меня.

– Жюстина! Заходи!

Подхожу к нему, опускаюсь на колени, целую руку. Он гладит меня по волосам, касается губами лба.

– Ты все правильно сделала, – тихо говорит он. – Все равно надо было вызывать «Скорую». Без ментов бы не обошлось. Ты не виновна.

– Они хотят обвинить тебя в убийстве, – шепчу я.

– Я понял.

– Может быть, бежать? – Очень тихо, одними губами. Но он слышит.

– Ты с ума сошла! По лесам скрываться? Мне, знаешь, дорога жизнь в социуме и вписанность в систему.

– А что же делать?

– Ничего, поборемся. – Он улыбнулся. – Но легальными методами.

Тут дверь распахнулась. В палату вошли двое мужиков в штатском. Одного я узнала: тот самый оперативник, который меня допрашивал.

– Что здесь происходит? – спросил он.

Я покачала головой.

– Ничего.

Он перевел взгляд на незадачливого мента, пустившего меня в палату, потом опять на меня.

– Девушка, покиньте помещение!

– Да, конечно.

Поднялась с колен и понуро отправилась к выходу. В дверях обернулась.

– Все будет хорошо! – сказал Маркиз.

Я наняла ему лучшего адвоката, которого смогла найти, и дело быстренько перевели со статьи «убийство, совершенное с особой жестокостью» на «убийство, совершенное при превышении необходимой обороны». И Господина выпустили под залог.

* * *

Вчера был суд, и Андрея приговорили к двум годам условно.

Вечером, вместе с Кабошем, мы обмывали это событие.

– Ну что ж! В этот период я постараюсь никого не убить, – сказал Маркиз. – Давайте выпьем за то, чтобы никто не подвернулся под горячую руку!

* * *

Больше года я не открывала этот файл, возможно, потому, что была слишком счастлива, чтобы записывать события своей жизни. А ведь произошло так много! Новогодний бал, встреча с Небесным Доктором, клеймение. Когда-нибудь, возможно, я подробно опишу все, что случилось и в этой, и в иных реальностях. Наши «полеты» того заслуживают.

Но, увы, после клеймения Маркиз по настоянию Кабоша запихнул меня в больницу лечить гипертонию. И вот я лежу в палате, треплюсь за жизнь с двумя соседками и пишу дневник.

У меня в головах на тумбочке стоит букет темно-красных роз. Маркиз пришел сегодня и притащил этот букет. Я было задумалась, по чину ли мне это, но тут же решила, что он – Господин – волен дарить, как волен миловать.

Он присел на край кровати, и я поцеловала ему руку, полузакрыла глаза, коснулась ее лбом.

Тихо спросила:

– Мне еще долго здесь оставаться?

– Как врачи решат.

Я кивнула, а потом просто смотрела на него, благоговейно, как на воплощенного бога.

– Как же ты его любишь! – воскликнула одна из моих товарок, когда он ушел.

– Люблю, – улыбнулась я.

– И он тебя тоже любит, – вздохнула она. – По глазам видно.

И я поняла, что она мне завидует. Даже не мне! Она завидует такой любви. Оглянулась на двух других. Они все мне завидовали!

Я закрыл файл. Дальше шли описания галлюцинаций, которые я пропустил, как не имеющие отношения к делу. Мне был нужен Маркиз.

И вот он снова в моем кабинете: выглядит гораздо лучше, чем в прошлый раз, когда почти зубами вырвал себе право увидеться с адвокатом. Откормился за пять дней на передачах!

– У меня к вам несколько дополнительных вопросов, – начал я.

Он кивнул.

– Спрашивайте.

– Где посмертная записка Ольги Пеотровской?

– Какая записка?

Побледнел. Не смог скрыть удивления!

– Вы хотели сказать: «Откуда вы знаете?» – усмехнулся я.

Он пожал плечами.

– Право, не знаю, о чем вы.

– У нас дневник вашей жены. Там она упоминает о посмертной записке, которую отдала вам.

– А-а! Я как-то даже забыл о ней. Это же просто игра. Вы что, не понимаете, что ей нельзя воспользоваться? Или считаете, что я буду выдавать инфаркт за самоубийство? Если бы было умышленное убийство, как вы хотите доказать, возможно, я бы попытался имитировать самоубийство и использовал записку как дополнительное доказательство. Но так как я Олю не убивал, то и запиской мне даже в голову не приходило воспользоваться.

– Где записка?

– Я не помню. Положил куда-то. А вам зачем? В печку бросить?

– Это уж я решу.

– Ну что поделаешь, не помню.

Заехать бы ему по наглой физиономии, но рядом сидит адвокат.

– Уведите! – зло бросил я.

Записку мы нашли, перетряхнув книги в их библиотеке. Выпала, кажется, из «Анналов Японии». Там оказалась еще одна записка:

«Все, что сделал и сделает со мной Андрей Амелин, сделано с моего добровольного согласия.

Заявляю это в трезвом уме и твердой памяти.

Ольга Пеотровская».

А потом в газетах появилась очередная порция дневника.

Из больницы меня выпустили только через две недели, приказав поменьше волноваться. Маркиз воспринял последний совет чересчур всерьез и окончательно поставил крест на СМ-практике. Я протерпела месяц и начала возмущаться.

– Нет, – только и сказал он.

Не то чтобы меня очень мучил мазохистский голод… Это неприятное чувство я несколько компенсировала стоянием на коленях и сидением у ног. Против этого Маркиз не протестовал, вероятно, считая Д/с менее опасным для моего здоровья, чем СМ-методы.

Но меня волновало, что Господин не может самореализоваться как верхний, и найдет другого боттома. Я боялась его потерять. И наши отношения стали напоминать известный анекдот:

«Мазохист: Ну помучь меня, ну помучь!

Садист: Не бу-уду!»