Холоднее войны - Чарльз Камминг

По возрасту Тэйлор был ближе к Тому, и к тому же он здорово набрался шампанского и водки. Бесцветными глазами он уставился на Рэйчел, пытаясь, без видимого успеха, встряхнуть свой мозг, чтобы уложить в нем слова Рэйчел и подыскать им достойный ответ. У Клекнера, который пил вдвое больше Тэйлора, таких проблем не было.

– Я понимаю, о чем вы говорите, – самоуверенно, почти снисходительно заметил он. – Нечто вроде северокорейского промывания мозгов. Он их успокаивает. Они ему поклоняются. Они заходят на почту и видят его портрет на стене. И никто не хочет предать свое великое наследие, великое прошлое. Никто не желает подвергать критике его действия, задавать вопросы и вообще переходить на другую передачу.

– Кроме чертова Эрдогана, – пробормотал Тэйлор и выхлебал еще один бокал Laurent Perriers.

Он вывернул шею в сторону туалетов, как бы прикидывая тактические и стратегические возможности туда прорваться. Между диваном и вожделенными дверями толпилось невероятное количество людей. Тэйлор, по всей видимости, решил, что лучше туда не соваться, и вперил тяжелый взгляд в Тома.

– А как насчет вас, Том?

– Всех нас определяют и одновременно сдерживают наши национальные мифы, – ответил Том. В другой ситуации он уклонился бы от обсуждения, но чувство соперничества побуждало его переплюнуть Клекнера. – У русских, например, есть Родина. И все проистекает из этой концепции. Родина-мать, почти мазохистская склонность повиноваться сильному лидеру.

– Ага. Скажите еще, что они неспособны двигаться вперед, – пробурчал Тэйлор. – Скажите, что они портят собственное будущее.

Рэйчел улыбнулась, и Том снова поднажал:

– И у американцев тоже это есть. Земля свободных. Земля храбрых. Право на ношение оружия. Попробуйте-ка пообсуждать эти принципы всерьез, и вас выгонят из города как социалиста.

– У вас проблемы с этими принципами, Том? – спросила Рэйчел. Тому ужасно нравился ее насмешливый тон, но он заметил, что Клекнер пристально за ними наблюдает.

– Абсолютно никаких. Что я могу иметь против свободы? Или храбрости? – Тэйлор скривился и покачал головой, а затем решил хлопнуть еще шампанского. – Я просто пытаюсь донести следующую мысль: если политик, американский политик, в своих воззрениях слишком уж уклонится в сторону от этих идей – права отдельного индивидуума и все такое прочее, и будет продвигать идею коллективной, общей, а не индивидуальной ответственности, то его обольют грязью в прессе, он окажется на последнем месте в рейтингах.

Клекнер вроде бы хотел ответить, но в последний момент передумал. Возможно, беседа становилась чересчур уж серьезной для вечеринки в честь двадцать девятого дня рождения. Jay-Z начал исполнять Empire State of Mind, и рядом с Клекнером возникла загорелая блондинка даже не в мини, а в микроплатье. Тэйлор наконец-то решился на марш-бросок в туалет, и блондинка тут же скользнула на его место и цепко ухватила Клекнера за колено. Она прошептала что-то ему на ухо и бросила на Рэйчел оценивающий и одновременно враждебный взгляд. Трудно было сказать, приходится ли она Клекнеру приятельницей или кем-то посерьезнее. Скорее всего, блондинка была просто одной из гламурных стамбульских красоток, которые любят увиваться вокруг красивых американских дипломатов.

– Еще коктейль? – спросил Том у Рэйчел. У нее был такой вид, словно она уже пожалела, что пришла на эту вечеринку.

– Да, – мягко улыбнулась она.

Том встал и во второй раз начал медленно, но верно прокладывать себе путь к бару. На ум ему пришла строчка из «Макбета»: «Никто не распознает душу по лицу»[19]. Клекнер выглядел как человек, который верит. Если и не истинный патриот, то, во всяком случае, юноша, обладающий определенными идеалами и рвущийся воплотить их в жизнь. В таком возрасте люди всегда хотят изменить мир к лучшему. Имеет ли значение для Райана Клекнера, какими средствами он станет улучшать мир? Или для него важна цель как таковая? Может ли такой человек продавать западные тайны Москве, Ирану, Пекину? Конечно.

Он оглянулся на диван. Клекнер, не отрываясь, смотрел Рэйчел в глаза, заботливо, внимательно. Блондинка в мини притулилась на краешке стула Тэйлора. В мире, что успел образоваться вокруг этих двоих, она явно выглядела нежеланной гостьей. Том вдруг пожалел, что выступил с этими национальными мифами. И что предложил принести еще выпивки – и ушел, как дурак. Громкая музыка, чужая юность и красота отделяли его от всех; он вдруг почувствовал, как годы давят ему на плечи. Слишком стар для ночных клубов, но еще слишком молод, чтобы сидеть дома.

Возле бара образовалось свободное место. Том протиснулся к стойке и положил на нее локоть, укрепляя свое положение. Но в этот момент неожиданно завибрировал мобильный в его заднем кармане. С большим трудом он достал его и ответил на звонок.

– Том? Это Адам Хэйдок.

Том почти ничего не слышал. Напрягая голосовые связки, он крикнул Адаму, чтобы тот подождал, и покинул свое вожделенное и так трудно завоеванное место у барной стойки. Пробившись сквозь толпу, он вышел наружу.

– Ты меня слышишь?

Что же такое важное случилось, мелькнуло в голове у Тома, что это не могло подождать до утра?

– Да, слышу нормально, – бросил он.

– Я подумал, надо тебе сообщить…

– Сообщить что?

– Яннис Кристидис мертв.

Том отошел еще на несколько метров от выхода, вниз по темной тихой улице.

– Как он умер?

– Местные рыбаки заметили в воде его тело. На берегу возле его дома нашли его одежду и бумажник. Алкоголь в крови просто зашкаливал.

– Значит, утонул.

– Вроде бы. Похоже на самоубийство.

Инстинкт говорил Тому, что Кристидиса убрали по приказу Джима Чейтера. Чейтер знал, что он добрался до инженера. И знал, что Кристидису есть что рассказать. Человек, который работал с самолетом Уоллингера перед самым взлетом – и наверняка что-нибудь там нахимичил, – должен был исчезнуть.

– Он оставил записку?

– Насколько я знаю, нет.

Из бара Bleu все еще доносилось глухое буханье сабвуфера. Мимо Тома проехало такси и притормозило. Он повернулся спиной к дороге, и водитель снова дал по газам.

– Где ты сейчас?

– В посольстве. У меня на Хиосе есть пара неплохих источников. Один из них услышал о Кристидисе от соседей или знакомых и позвонил мне. Полчаса назад.

– Тебе нужно слетать…

Но Хэйдок его опередил.

– Уже заказал билет. Вылетаю из Афин часов через шесть. Я покручусь там, поспрашиваю людей, узнаю в деталях, как это произошло. Могу я позвонить тебе примерно к обеду?

– Да, пожалуйста. И еще – собери как можно больше информации о его настроении. В каком он был состоянии в последнее время. Поговори с другими инженерами в аэропорту. Сходи к нему домой, займись его телефонами, попробуй встретиться с его друзьями, выпейте вместе. Тебе понадобятся деньги. – Говоря все это, Том понимал, что его инструкции Адаму совершенно не нужны. Его отлично натренировали в МИ-6, и все это он сделал бы и без указаний, четко и безукоризненно. Но Том был дотошен, и кроме того – кажется, он не до конца осознавал это и сам, – ему было приятно передавать накопленный опыт, давать маленькие подсказки и все такое молодому офицеру, как бы юному себе. – Если он оставил записку о самоубийстве, она будет у полиции. Другие люди тоже захотят на нее взглянуть. Тебе нужно их опередить. Доберись до этой записки раньше, чем они.