Холоднее войны - Чарльз Камминг

– Я должна попрощаться с Райаном.

Рэйчел решила, что на вечеринку они не вернутся. Минут через пять она вышла из бара с широкой улыбкой на лице. Было видно, что ночь развлечений для нее еще не закончилась.

– Итак. – Она продела свою руку под локоть Тома и прижалась к нему боком. – Куда ты меня теперь поведешь?

Он ощущал запах ее духов, пальцы на своей спине, ее податливость и гибкость.

– А куда тебе хочется?

– Как насчет твоего отеля?

Они сидели в такси, то и дело соприкасаясь коленями. Сердце Тома бешено колотилось – как у игрока, который ожидает, какая карта выпадет следующей. Рэйчел повернулась к нему – ее лицо было очень близко – и спросила:

– Так с кем ты разговаривал по телефону?

Это был не просто разговор на заднем сиденье ночного такси, чтобы снять неловкость и слегка разрядить атмосферу. Том понял, что она просто выжидала подходящего момента, чтобы задать свой вопрос.

– С коллегой из Афин.

– Это как-то связано с папой?

– Возможно.

– Что значит возможно? – Знакомая внезапная вспышка гнева, запылавшие щеки, жесткий взгляд. То же самое Том наблюдал тогда, на похоронах, когда она прочитала открытку. Милое, очаровательное лицо Рэйчел изменилось до неузнаваемости. Теперь она была отстраненной, холодной и колючей.

– Извини, условный рефлекс, – пробормотал Том, подыскивая подходящее объяснение. – Мы вообще-то не должны разговаривать с другими о деталях операции…

– Да-да-да, – нетерпеливо бросила она и отвернулась к окну. Машина остановилась на светофоре. Они были не более чем в пятидесяти метрах от ограды британского консульства. – Чертовы шпионы.

Рэйчел была пьяна. Вероятно, алкоголь, стресс и не прошедшее еще горе соединились вместе и вылились в ярость. Том взял ее за руку. Она позволила ему пожать ее, но не сжала его пальцы в ответ. Лучше бы отпрянула и выдернула руку, мелькнуло в голове у Тома.

– Это был сотрудник посольства в Афинах. Он расследует обстоятельства авиакатастрофы, в которой погиб твой отец.

Она снова обернулась, и взгляд ее темных глаз немного смягчился. Кажется, она уже поняла, что отреагировала чересчур остро.

– И как его зовут?

– Адам.

– Адам – а дальше?

– Хэйдок.

Такси притормозило перед отелем Londres. Начал накрапывать дождь. Оставалось только надеяться, что Амелия или Эльза не решили скоротать вечер в баре за бокалом бренди, или ему придется много чего объяснить завтра на встрече в десять утра.

– Ты это только что придумал?

Том передал водителю купюру в десять лир.

– Ты в любом случае не узнаешь, – заметил он.

Рэйчел не засмеялась.

– Господи, Рэйчел. Его зовут Адам Хэйдок. О’кей? Я ничего не придумал.

Обогнав его на три шага, она стала подниматься по ступенькам гостиницы. Торговец розами прямо под дождем предлагал свой товар. Он протянул одну розу Тому, как будто понял, что ему сейчас надо бы помириться со своей хорошенькой спутницей, но Том помотал головой и вошел внутрь. Рэйчел уже была в холле. Возникшая между ними химия, неясные обещания, которые давали друг другу их тела там, на улице, напротив бара, – все это куда-то испарилось. И тем не менее она была здесь. В его гостинице.

Она прошла в лаунж. Том проводил ее взглядом и с облегчением отметил, что там пусто. Ни Амелии, ни Эльзы. Только попугай в клетке и портрет Ататюрка на стене. Бар в дальнем конце помещения был закрыт; свет приглушен.

– Здесь прямо Studio 54. – С абсолютно серьезным лицом Рэйчел обернулась к нему. Он видел, что ее гнев утих. Обида на его уклончивость еще не прошла, но она уже готова была «впустить» его к себе снова.

– Твой отец встречался кое с кем на Хиосе перед гибелью. – Том знал, что должен быть с ней предельно откровенен. – Мы стараемся выяснить, с кем он разговаривал. Узнать личность этого мужчины.

– Мужчины? – переспросила она.

– Да, мужчины. А что такое?

Рэйчел фыркнула, отвернулась и потрогала шелковые кисточки на бархатной диванной подушке.

– Не надо обращаться со мной, как с хрустальной вазой, Том, – сказала она. – Я знаю, каким был мой отец. И как он себя вел. Нет нужды защищать меня от правды.

Как отвечать на подобные слова? Нередко случается, что человек призывает тебя быть с ним предельно честным и откровенным, а потом тебя же за эту честность ненавидит. То, что Рэйчел узнает о поведении своего отца с другими женщинами, о том, каким мужем он был на самом деле, повлияет на все ее последующие отношения с мужчинами. Том обладал исключительно деликатной информацией о личной жизни Пола Уоллингера – о его связи с Амелией Левен, об интрижке с Сесилией Шандор. Он не хотел и не мог делиться этим с его дочерью.

– Я и не защищаю, – возразил он. – Никто из нас не совершенен, Рэйчел. Твой отец был сложным человеком, но он очень тебя любил. Ты и Эндрю значили для него больше, чем весь остальной мир.

Это была ужасная банальность, и Рэйчел, конечно, отнеслась к ей соответствующе. Слова Тома словно растворились в воздухе пустого гостиничного лаунжа, словно неразборчивое радиообъявление по системе внутренней связи.

– Ты не знаешь, любил он меня или нет. Откуда ты можешь это знать? – Том вспомнил кабинет Уоллингера в Анкаре, фотографии Эндрю повсюду и промолчал. – Он был там со своей любовницей.

Он не слишком удивился, но все же на мгновение лишился присутствия духа.

– Да, – просто ответил он. Не было смысла отрицать очевидное.

– И все тоже знают? Все в МИ-6?

– Если и знают, какое это имеет значение?

– Для мамы – огромное. Она чувствует себя такой униженной. Ей стыдно. Понимаешь ты это или нет?

– И ты хочешь ее защитить.

Рэйчел кивнула. Ее злость и ожесточение прошли. Теперь она была задумчива, собранна и невероятно, умопомрачительно красива в приглушенном свете лаунжа.

– О том, что твой отец был с другой женщиной, знает Амелия. Еще Адам Хэйдок. И еще пара человек – немногие на самом деле. Расследованием его гибели занимается очень маленькая команда. И Амелия поставила во главе ее меня.

Рэйчел слегка прищурилась.

– А почему вообще требуется расследование?

Рискуя снова навлечь на себя ее гнев, Том все же ответил:

– Рэйчел, я не хочу тебе этого говорить. Поверь мне, пожалуйста, я бы предпочел вообще ничего от тебя не скрывать, поделиться с тобой всем. Честное слово. Но если я скажу, почему мы расследуем обстоятельства авиакатастрофы, я потеряю работу. Понимаешь?

– Да, понимаю, – тихо сказала она.